Удивительные путешествия по реке времени

Пока ребята с мамой и Кешкой в кармане рюкзачка пробирались через столетия, в одной из комнат дворца султана, окнами выходящей в тенистый сад, было совсем тихо, только изредка слышалось удовлетворённое покряхтывание. Это покряхтывание исходило от молодого человека, возлегавшего на толстом, связанном из козьей шерсти персидском ковре. Абдал-Латиф, а это был именно он, старший сын Улугбека любил уединённые трапезы142. Вкусно поесть и помечтать там, где не надо делать приветливым выражение лица и изображать любовь к родственникам, было любимым занятием Абдал-Латифа. Его щёки горели ярким румянцем, он только что вернулся из бодрящей, настоянной на эвкалипте143 бани и с удовольствием вкушал терпкий, только что отжатый виноградный сок. Ярко-жёлтые куски самаркандской дыни лежали на блюде рядом с такими же яркими крупно нарезанными кусками спелого арбуза. Абдал-Латиф отставил недопитый бокал с соком и взял в одну руку кусок арбуза в другую кусок дыни. Он любил так есть, попеременно откусывая то дыню, то арбуз. Это для всех остальных обитателей дворца юноша лакомился осенними дарам Самаркандских бахчей144, в своих же мыслях он представлял совсем иное. Дыней в мечтах старшего сына султана Улугбека была земля в окрестностях Самарканда, и он с удовольствием откусывал её большие куски. Абдал-Латиф уже давно, он и сам не помнит когда, начал грезить о власти в этом богатом и удивительно красивом крае. По правилам, заведённым ещё прадедом Абдал-Латифа жестоким правителем Тимуром Тамерланом, дети обычно воспитывались отдельно от родителей и жили у дедов и бабушек. Это правило коснулось и Абдал-Латифа, но обошло стороной младшего сына Абдал-Азиза и сестру Робию. Султан Улугбек оставил их в своём дворце, тем самым ещё больше восстановив против себя старшего сына. Живя в Герате145, Абдал-Латиф учился у своей бабки Гаухар-Шад и деда Шакрука лицемерию146 и хитрому искусству придворных интриг147. Приезжая в гости к отцу, Абдал-Латиф всё чаще задумывался о том, скоро ли он освободит ему желанное место правителя. Вот и сейчас, откусывая большой кусок дыни, Абдал-Латиф чувствовал себя властелином Самарканда, а высасывая сок из ароматного арбуза, мнил себя завоевателем, как прадед Тимур Тамерлан, подражать которому Абдал-Латиф стремился всё с большим усердием:

«Мой отец строит обсерватории и медресе148, – думал Абдал-Латиф. – Я буду строить, как мой прадед, башни из черепов поганых людишек после того, как завоюю их земли. Мой прадед воздвигал такие башни до самого неба, я воздвигну до звёзд!»

Абдал-Латифу не давали покоя слова Тамерлана: «Как есть только одно Солнце на небе, как есть только один Бог, так должен быть на Земле только один правитель – Я!».

***

Султан Улугбек оторвал от книги воспалённые глаза, и внимательно посмотрел на появившихся рядом с ним маму, Васюшку, Альку и Рибаджо. Кешка кряхтя, выбирался из тесного кармашка рюкзака. Выбравшись, он вспорхнул и уселся Василисе на плечико:

– Так! – бодро заговорил попугай, тоном, не предполагавшим возражений. – Добрались, наконец! А чё так темно? Ты, дедушка, зачем глаза портишь? Так и ослепнуть недолго! Где у тебя тут настольная лампа? Зажигай! Не экономь электричества, глаза-то, чай, дороже… – сказал попугай, подражая бабушкиной речи и голосу.

Улугбек, не торопясь, встал со своего места, взял в руки потушенный факел, поднёс к горевшему на столе фитилю149 масленого светильника. Факел мгновенно вспыхнул. Султан обошёл по периметру150 всю комнату и поджёг пламенем факела множество остальных масленых светильников, находящихся в стенных нишах151 помещения. Пространство комнаты озарилось ярким светом, его пол, потолок и, стены засверкали разноцветными драгоценными камнями, искусно вкраплёнными152 в фарфоровые плитки, которыми была выложена комната.

– Так лучше? – спросил султан и почтительно склонил голову. – Я рад гостям, которые могут научить разговаривать птицу.

– Ой, а я-то, как рад! – завопил попугай. – Поесть что-нибудь, найдётся? Кешуня проголодался!

Мама из-за Кешкиного непочтительного поведения не на шутку разволновалась и попыталась засунуть попугая обратно в кармашек рюкзака, но тот упирался.

– Свободу голодному попугаю! – завопил Кешка, вырвался и прыгнул на плечо султану Улугбеку.

– Простите его, властелин! – Рибаджо упал на колени, простирая руки к небу. – Глупая птица не знает, что творит!

Алька последовал примеру Рибаджо, только мама и Васюшка осталась стоять. Они считали, что каким бы султан не был властелином, бухаться на колени гордой женщине не следует. А мама с Васюшкой были гордыми женщинами.

– За что простить-то?! – упёрся Кешка. – Я в прошлой книжке о семи чудесах света на скипетре у самого Зевса сидел, на голову статуе Бога Гелиоса – Колоссу Родосскому, простите, накакал, на плечах принцессы Амитис в садах Семирамиды отдыхал. – Кешка склонил разноцветную головку и заглянул в лицо султана. – А ты, дедушка, на меня обижаешься что ли?

Султан осторожно погладил попугая пальцем по голове и улыбнулся: