«Они любят друг друга! — думал Сильвин о Владимире Ильиче и Надежде Константиновне. — Им интересно и нескучно вдвоём, хорошо, что они вместе, благородный, прекрасный союз!»
Так думал Сильвин, а перед глазами у него была его Оля. Маленькая, хрупкая.
«Разве это любовь, если человек не может ради любимого человека отказаться от удобств, не от чего-нибудь, а всего лишь от привычки к удобствам?» — вспомнились ему недоумение и насмешка Надежды Константиновны.
«Вы правы, Надежда Константиновна, вы правы. Но это любовь».
«Я люблю тебя, Оля! — мысленно сочинял Сильвин к ней письмо. — Если бы на тебя упали испытания, я сделал бы всё, чтобы облегчить твою жизнь. И мне совсем было бы это нетрудно. Потому что без тебя нет мне счастья. А ты любишь меня, Оля?»
Он сочинял ей письмо. Кошева летела. Снег брызгал из-под копыт, комья снега обжигали лицо. Ямщик молчал. Велено не много разговаривать с ссыльными.
Темнее, суровее подступала к дороге со стороны хребтов Саянских тайга, и, когда кони поднесли кошеву к селу, приподнятому на обширном пустом плоскогорье, у Сильвина сжалось сердце, такой холодный и жёсткий был облик у села Ермаковского, где предстояло ему поселиться.
«Ольгуша, родная моя!..»