Удивительный хамелеон

Да, дело повернулось интересно. Я как никогда отчетливо увидела маленькую комнатку пансиона: белые стены, низкий потолок, небольшие серо-зеленые тумбочки, один стул и широкая двуспальная кровать, покрытая изящным покрывалом в цветочек.

София неподвижно сидит на стуле со смущенным лицом, словно школьница. Андреас стоит по другую сторону кровати, отвернувшись, не зная, как скрыть свое постыдное нетерпение; и тут его взгляд падает на старую фотографию в рамке, на которой изображен белый рысак, впряженный в беговую коляску. Снимок сделан с трибуны во время забега, глаза лошади выпучены, ноздри расширены, напряжен каждый мускул тела, натянуто каждое сухожилие. И Андреасу вдруг представляется, будто его пенис — это голова устремленного вперед рысака.

Андреас, ты ведь такой романтик, оставь свои разочарования.

Взгляни на Софию, она совсем ничего не понимает. Ей не нравится, что ты сам заплатил за этот час.

Но что же она делает, она уже раздевается? Да, раздевается, покорно и слегка стыдливо, словно на приеме у врача.

Может, вам лучше на этом остановиться? Все выглядит так убого.

Но София, поглощенная мыслями о том, что ей следует чувствовать, София, которая не вынесет, если Андреас будет разочарован, и которой движет желание стать, с позволения сказать, настоящей женщиной, делает несколько шагов к кровати, ложится на нее в соблазнительной позе, разбросав по подушке свои светлые, похожие на золотистую гриву волосы, и изящно замирает. София любила представлять себе, закрыв глаза, будто она, обнаженная, упала в обморок где-нибудь в волшебном лесу и первым, кто ее нашел, оказался вовсе не какой-нибудь нищий лесоруб, у которого чесотка и семеро по лавкам, а стильно одетый лесной разбойник. Снова прошу прощения.

Жаль, они не догадались взять с собой немного вина. Это помогло бы ей расслабиться.

Итак, Тристан стоял у кровати с готовящимся к забегу рысаком между бедер, а Изольда безжизненно застыла на постели.

Но Андреас оказался весьма опытным молодым человеком, его руки коснулись нужных нот, пальцы отыскали верные аккорды, и тело Софии сделалось мягким и податливым, к ее щекам прилил румянец, из горла вырвались стоны, а лоно увлажнилось.

Наконец моя безнадежная сестрица со вздохом вымолвила:

— Думаю, будет лучше, если мы все-таки сделаем это сейчас. Я не хочу, чтобы ты разочаровался во мне, ведь я тоже расстроюсь.

— Может, нам все же не торопиться? — предложил Андреас. — Что-то идет не так.

О София, прекрати думать о том, как все должно быть. Мужчина и женщина в постели равны в сладком соитии. К тому же он за все заплатил.

Видишь ли ты, как я тихо проливаю о тебе горькие слезы? Или ты уже забыла про меня? Ты бываешь такой печальной, София. Что там дальше в твоем разговорнике?

— Я буду рада, если тебе понравится, — вероятно, написано там большими буквами, потому что именно это ты и произнесла. Именно это ты и почувствовала; ты не переживешь, если он уйдет с этого свидания несолоно хлебавши. Он, твой повелитель. Но все же тебе будет горько после, я знаю. Однако, если вы этого не сделаете, наверно, будет еще горше.

И Андреас овладел тобой. Тебе было невдомек, что чудилось ему в собственных движениях: стук копыт, беговая коляска, врезающаяся колесами в гравий, ликование трибун, выпученные глаза, пена у рта, боль в ляжках. И вдруг беговая дорожка оборвалась, его резко швырнуло в черную, мучительную, непостижимую пустоту, и, очнувшись, он увидел твое лицо — не счастливое, а скорее, измученное, хотя губы твои улыбались и глаза внимательно смотрели на него со смущенным материнским выражением, которое нелегко выдержать.

После ты, как и полагалось, спросила:

— Тебе понравилось?

В то же время блеск в его глазах и истома в теле вызывали у тебя зависть.

Вот каким всегда будет ритуал в твоем святилище, ты, привидение в голубеньком платье, лебедь-обманка в зеркальном озере. Страсть и вожделение, тревоги, сомнения и притязания ты отдаешь мне.

А теперь, будь добра, возвращайся домой, ко мне и к тому, что ты называешь безумием. Ведь тебе так одиноко вне дома, ни один разговорник не придаст смысл твоему существованию. В этом мире никто не подставит тебе плечо, никто не заменит то, от чего ты отказываешься. Ветер собьет тебя с ног, на тебя дунут, и ты рассеешься, потому что ты мираж на поле истории, ты вся соткана из чужих снов.

София, должно быть, почувствовала, что я подглядываю за ней, потому что ее охватила тоска по дому. Она становится такой хрупкой, когда мы расстаемся.

Вот она сидит на кровати и ждет, что он скажет, как ее любит.

Ему тоже хотелось это сказать, но словно тень пролегла между ними. Андреас не любит разговорники, и это делает ему честь.

Я закончила свою картину, взяла Таро и вытащила наугад три карты: повешенный, императрица и дьявол.

Вот он, мой жребий.

* * *

София рассталась с молодым человеком на перекрестке. Они обменялись взглядами, она думала лишь об одном: скажи, что ты меня любишь.