Мы со Шмидтом обсудили этот вопрос. По правде сказать, у меня не было желания покидать его. Как я вам говорил, мы очень хорошо ладили, и моё выступление по-прежнему собирало каждый день переполненные залы. Опять-таки, я считал, хоть и не был связанным каким-либо особым контрактом, что у меня есть моральные обязательства, так как именно Шмидту обязан моим нынешним процветанием. И об этом я ему много говорил.
Но мою точку зрения, хоть и высоко её оценив, он не разделял. «Однажды ты должен будешь уйти от меня. Самсон, — сказал он, — и, хотя мне действительно жаль терять тебя, не хочу, тем не менее, стоять у тебя на пути. Поэтому давай посмотрим, что директор Дебрэ предлагает тебе. Если намного больше, чем ты можешь гарантированно получать здесь, что, скорее всего, так, тогда будь благоразумным и прими его предложение».
Так мы и заявили представителю Нового цирка и нашли, что он уполномочен предложить мне намного больше того, что я зарабатывал прежде, при том что на тот момент жалованье казалось мне огромным. И, как мне посоветовали, я принял его предложение, договорившись поехать в Париж в конце недели. Когда все было утрясено, я написал мисс Китти, дав ей инструкции приехать с собаками, как только она освободится, описав ей все принятые решения.
В Париж я прибыл в 22-й день октября 1923 года и дебютировал, как это предсказывали, с огромным успехом. Но я недолго оставался в Новом цирке, так как скоро понял, что спрос на мои услуги все время растёт, и я, в соответствии с этим, внимательно подписывал контракты. Я не мог позволить связывать себя с каким-то одним местом на слитком долгий срок. Моё жалование, как я понял, возрастало с каждым новым предложением работы. И до тех пор, пока я оставался не связанным контрактами надолго, всегда была перспектива, что оно повысится ещё больше.
Оставив моих собак в Париже с мисс Китти, которая по прибытии не имела никаких трудностей с ангажементом, я последовал в Швейцарию, затем — в Италию, выступая не в цирках, а в залах варьете. Там меня застало ещё одно письмо, которому суждено было иметь важное значение в моей жизни. Это письмо, должен вам сказать, пришло от одного агента мюзик-холла, который работал на меня, некоего Спадони, а смысл этого письма был таков.
Оказалось, что во время моего выступления в Париже его увидел некий господин Митчелл, представитель сэра Освальда Столла, который доложил своему шефу о моём успехе в таких благо приятных тонах, что мне предложили приехать в Англию и выступать там «гвоздём программы» в мюзик-холлах. И зная, что одним из моих заветных желаний было побывать в Англии, Спадони от моего имени принял это предложение. Следовательно, мне надо было отправляться туда почти что немедленно, а все необходимые бумаги и билеты прилагались к письму.
Глава II
Итак, я приехал в вашу страну в одиночку, прибыв на станцию Виктория субботним вечером в начале 1924 года. Я тогда совсем не знал английского за исключением одного слова — «Колизей», что означало место, где мне предстояло выступать, как я понял из письма Спадони. Выйдя из поезда на перрон, я огляделся в поисках господина Митчелла, о котором мой агент сообщал, что тот встретит и позаботится обо мне. Но никого, кто должен был бы меня встречать, не увидел, хотя и ходил туда-сюда по платформе и оставался возле неё некоторое время. Затем, приметив, что я обескуражен, ко мне подошёл какой-то железнодорожный служащий и стал меня расспрашивать. Но этот добрый малый напрасно напрягал свой голос, ибо, как я сказал, по-английски я тогда не изъяснялся. Все, что мог сказать ему в ответ, было то единственное слово — «Колизей».
Этот чиновник, понявший, что я. видимо, хочу пройти к Колизею, хотя, думаю, ему было любопытно, как это я собираюсь попасть в него в этот вечерний час — препроводил меня наружу и остановил таксомотор. «К Колизею», — сказал он водителю, и, открыв дверь, жестами пригласил меня сесть в машину. И я уехал совсем не в том направлении, в каком хотелось бы. «Где же этот мистер Митчелл?», — спрашивал я себя в эти минуты. Но на этот вопрос некому было ответить.
После того как таксомотор проехал несколько улиц, которые, как я теперь знаю, находятся не так далеко от мюзик-холла, что я искал, водитель остановил машину и начал меня о чём-то расспрашивать, конечно же, безуспешно. По-видимому, желая удостовериться в моей платёжеспособности, он достал деньги из кармана и дал понять, что хочет от меня того же самого. «А! — подумал я про себя. — Он хочет узнать, есть ли у меня деньги на проезд. Ну да ладно же! Я ему покажу, как много их у меня». И так вот, раскрыв свою сумку, вытащил охапку немецких марок. А их у меня, должен вам сказать, было двадцать миллионов — я их до сих пор храню.