Это целая поэма! И счастливая, и печальная. С каким энтузиазмом, с какой энергией, заботливостью, по-муравьиному, по-пчелиному, по-птичьи строили писатели этот свой поселок «Московский писатель»! Сколько вкладывалось любви в каждый кирпич, в любую доску, в шифер, черепицу, гвозди! Да, да, именно так. Тщательно, неутомимо и любовно вьет птица свое гнездо. Какое стояло оживление! Как бурно и страстно делились опытом между собой застройщики!
Кооперативная контора помогала мало и плохо. Каждый нес свою ношу на собственных плечах. Таких избранников, как я или Симонов, которые поручили строительство другим людям, пожалуй, не было. Разве что академик Виноградов, дом которого, выделявшийся своим колонным стилем «старого дворянства», был уже построен и стоял как бы особняком, всегда молчаливый, безлюдный, существовавший сам по себе. Видимо, у Виноградова имелась другая, государственная дача, где он и жил, а эта была построена, вероятно, на всякий случай. Но случай не представился, Виноградов умер, и сейчас на даче обитает кто-то, совершенно мне неведомый, отчужденный от всех обитателей поселка, тот, кому эта дача была передана или продана наследниками академика.
К моему первому посещению поселка, вернее – территории, отведенной нам государством для строительства, существовали еще два завершенных здания. Дача Семена Кирсанова, похожая на старую часовню, примостившаяся к боку однодневного дома отдыха Министерства строительных материалов, построенного с размахом и вкусом министром этого министерства Дыгаем. Великолепно он, Дыгай, распланировал и застроил громадную территорию профилактория: и тихие обширные пруды, и искусственные островки на реке Десне, висячие мосты и беседки, и, главное, спокойное и величественное здание, возвышавшееся на высоком берегу, и сбегающая вниз каскадом лестница, обсаженная по бокам розами, кустами сирени, и дорожки сквозь вековые еловые или липовые аллеи, и цветы, цветы, цветы! И все это было именно для трудящихся. Мы часто ходили гулять в это современное Кусково или Шереметьево, а вечером смотрели фильмы в прекрасном клубе этого же министерства.
Увы, увы! Дыгая перевели на работу председателем Моссовета, вскоре он умер, и детище его, как бы справляя печаль по своему создателю, стало приходить в упадок, вянуть. Давно уже нет океана цветов, прогнили доски висячих мостиков, замусорены аллеи, замечательный клуб-кинотеатр заброшен и разваливается буквально на глазах, и ветер гуляет сквозь выбитые его окна. Все кануло в прошлое! Почему-то новые хозяева перенесли место действия в другой край и настроили свежие здания – хорошие, но более казенные. Все в них есть, кроме красоты.
И еще была готова дача Михаила Ильича Ромма. Она стояла (и стоит) как раз напротив участка, где предстояло поселиться мне. Три эти дачи стояли как бы на трех углах квадрата участка, и по ним все ориентировались. Дорог не было, воды не было, электричества не было. Густой подлесок и глина, покрытая тонким слоем плодородной земли. Обилие грибов всех сортов – и белые, и подосиновики, и подберезовики, и рыжики, и волнушки, о сыроежках и не говорю!
Разговоры, разговоры, разговоры!
– Я скажу вам по секрету, где можно достать толь!
– Какие доски мне вчера привезли!
– Говорят, идут переговоры с домом отдыха. Возможно, они дадут нам электричество.
– Воду вам будет возить Петя. У него лошадь Руслан. Бочка стоит пять рублей. (Этот Петя с Русланом и бочкой запечатлен у меня на фотографии.)
– Обещали завезти бутовый камень.
– А я достал железо, и, представьте, почти легальным путем.
– Розы любят глину. Сажайте розы.
– Зайдите ко мне. Я уже посадила флоксы.
– А где вы брали навоз?
– Вы видели, какие роскошные гладиолусы у Ромма? Он их сам выхаживает.
Строят дома и скворечники, копают грядки и клумбы. Сажают яблони, смородину, тюльпаны, малину, георгины, вишни… Каждый свое, каждому хочется все. Дорвались! Дорвались до земли, до соприкосновения с естеством, с природой. Влюблены в нее по уши, отдались всей душой. Обхватила она всех нас своими объятиями. Ах, хороша земля, она всем порадует тебя и в самом твоем конце так же любовно примет и твое тело.
Эта трудная, но все равно радостная пора застройки поселка напоминала весну. Все пробуждалось, звенело, наливалось соками, тянулось к солнцу и пело.
Года через полтора поселок явился миру. Все ухожено, огорожено неплотными заборами – глухих заборов ставить не разрешалось, – подлесок расчищен, и всюду яркими пятнами мелькают цветы – белые, красные, оранжевые, фиолетовые, пунцовые. Не поселок, а праздничный пасхальный стол! И дороги проложили, и электричество провели, и водопровод, и даже газ!