Все, что мы знаем, – взаимосвязано. Мы часто делаем вид, будто можем отделить одно от другого. Мы представляем, что сможем войти в комнату с табличкой «знание» и научиться французским глаголам, потом войти в комнату с табличкой «как быть добрым» и научиться доброте, а потом заглянуть в комнату с табличкой «как говорить ясно» и научиться делать это. К тому же мы делаем вид, что все эти комнаты существуют отдельно друг от друга.
На самом деле мы будем учиться доброте (или неприязни) в той ситуации, когда учим французские глаголы в комнате с табличкой «знание». Когда кто-то по-доброму относится к нам, то мы чувствуем, что нас слышат, и учимся тому, чему нас учат, – нравится нам это или нет. Французские глаголы могут быть трудными для меня не потому, что они трудны сами по себе, а потому, что я считаю себя человеком, который не умеет задавать нужные вопросы или не может выразить свои чувства в словах. То есть характер общения либо помогает мне учить французские глаголы, либо создает впечатление, что у меня нет никаких способностей к этому.
Все это на самом деле не имеет отношения к французскому языку. Это относится к тому, как важные для меня люди (в том числе мои родители) общались или не общались со мной и как они демонстрировали мою роль во взаимодействии с ними. В детстве для меня было очень важно, что они говорили о моих мыслях.
Когда мне предоставили свободу и уважение, когда меня внимательно слушали и по-доброму относились ко мне, я почувствовал, что имею право знать все, что угодно. И что я могу выбирать, чему и как нужно учиться, поскольку у меня есть твердое мнение о себе.
Вы можете предоставить такую же возможность своим детям не читая моих объяснений! Все мы можем разговаривать друг с другом… если нам позволяют это делать.
Все мы можем разговаривать друг с другом… если нам позволяют это делать.
А это как раз не очень просто.
Гораздо легче заставить детей что-то делать без объяснений. Мы изобрели массу вещей, позволяющих не общаться с ними: компьютерные игры, планшеты, телевизор, iTunes и так далее. Дети хотят их, и мы покупаем. Все счастливы.
Полагаю, пора задуматься об этом.
Нам нужно прилагать сознательные усилия при общении. Не стану делать вид, будто это просто. Даже сейчас, когда я пишу эти слова, то не разговариваю со своим младшим сыном. Он хочет побеседовать со мной и показать какие-то комиксы, которые сейчас читает. Со своей стороны, я считаю их содержание незначительным по сравнению с моей нынешней работой. У меня есть целых двадцать причин считать, что она важнее всего: я взрослый, а все взрослые занимаются полезными делами; я зарабатываю на жизнь, когда пишу эту книгу; делая это, я делюсь с миром умными мыслями; я занят, и это состояние придает мне весомости… ах да, я ничего не имею против комиксов, но это лишь картинки с прикольными репликами. Это «оправдывает» мое нежелание общаться с сыном.
Взрослые часто не хотят смотреть на мир глазами детей. С точки зрения девятилетнего ребенка, комиксы являются одной из важнейших вещей в его жизни. Разве мы бы не радовались, если бы пьедестал его интересов занимала алгебра или «Гамлет»? Но для него важно другое, и он хочет говорить со мной об этом, ведь я его папа. И он хочет, чтобы я любил его и демонстрировал свою любовь, хочет, чтобы мне нравились его увлечения и я ценил то, чем он занимается. Он хочет, чтобы я уважал все, что он считает важным для себя. Наконец, он хочет что-то значить для меня. И лучший способ показать все это – обратить на него внимание.
Поэтому мы разговариваем о комиксах.
Я слушаю его и не перебиваю, стараюсь отвечать на вопросы, не заканчиваю предложение, когда он застревает, не зная, как выразить мысль. Я замечаю, что он поглядывает на мое лицо, желая убедиться, что я действительно слушаю. Вдруг его отец только делает вид, а на самом деле думает о счетах, которые еще не оплатил? Я задаю вопросы, причем такие, на которые я в самом деле хочу получить ответ. Я слежу, чтобы они не касались того, о чем сын уже рассказывал, так как в противном случае это будет доказательством, что я все-таки не слушал. Вот тогда все пойдет вкривь и вкось и он рассердится на меня. Очень-очень рассердится.
Поэтому мы ведем долгую и обстоятельную беседу. В сущности, он может сильно заинтересовать меня своими комиксами. Это должно произойти в идеальном случае, в лучшей из всех ситуаций… но так бывает не всегда. Но мы можем постараться. Мы обязаны это сделать.
Чтение и письмо
Я писатель и поэтому обязан утверждать, что письменная речь имеет важное значение. Мы должны помогать детям учиться писать и получать удовольствие от этого.
Постараюсь обосновать свою мысль.
Повседневные разговоры и то, что написано в газетах и книгах, – это два очень разных способа использования языка.