Удольфские тайны

– Непременно. Но должен предупредить, что сведения эти крайне ненадежны: просто я услышал разговор одного итальянца с другим лицом об этом Монтони. Они говорили о его женитьбе, и итальянец заметил, что если синьор именно тот, которого он знает, то мадам Шерон не найдет с ним счастья. Далее он продолжил неодобрительно о нем отзываться и даже сделал несколько намеков, вызвавших у меня столь острое любопытство, что я отважился задать несколько вопросов. Поначалу итальянец отвечал сдержанно, но потом разговорился и признался, что за границей Монтони имеет сомнительную финансовую репутацию. Этот итальянец упомянул о принадлежащем Монтони замке в Апеннинах и о странных обстоятельствах прошлой жизни синьора. Я умолял поведать подробности, но, видно, проявил излишний интерес и испугал собеседника, так что тот отказался рассказать что-нибудь еще. Я возразил, что, если Монтони владеет замком в горах, значит, относится к благородному семейству и вряд ли следует считать его человеком несостоятельным, но итальянец только многозначительно покачал головой и ничего не ответил.

Надежда узнать что-нибудь более конкретное удерживала меня в обществе этого человека довольно долго, причем я не раз возобновлял расспросы. Но итальянец замкнулся, заявив, что это лишь слухи, а слухи часто основаны на личной неприязни и далеки от правды. Поскольку он явно испугался, что сболтнул лишнего, я не стал продолжать разговор и остался в неизвестности. Представьте, Эмили, с какими чувствами я отпускаю вас в чужую страну в обществе и во власти такого человека, как Монтони! Но я не хочу пугать вас: возможно, как сказал итальянец, это не тот Монтони, которого он знает. И все же, любимая, доверяйтесь ему с осторожностью.

Валанкур, явно взволнованный, принялся мерить террасу быстрыми шагами, а Эмили стояла, облокотившись на балюстраду и погрузившись в размышления. Все услышанное взволновало ее больше, чем следовало. Монтони никогда не внушал ей симпатии: его горячий взор, гордое высокомерие и мрачная наблюдательность демонстрировали темную сторону его души, а выражение лица неизменно вызывало страх. Личные наблюдения подсказывали Эмили, что неизвестный итальянец говорил именно об этом Монтони. Мысль о поездке в чуждую страну, где ничто не мешало ему проявить свою власть, вызывала у нее ужас. И все же не только ужас заставил Эмили задуматься о немедленном браке с Валанкуром. Нежная и пылкая любовь уже заявила свои права, но не смогла пересилить чувство долга, заботу о благополучии друга и скрытое отвращение к тайному союзу.

Однако рядом оставался распаленный страстью Валанкур, чьи опасения за Эмили усиливались лишь от одного упоминания о разлуке и с каждым мигом становились все острее. Он полагал, что ясно видит грозящую возлюбленной опасность: путешествие с чужими, враждебными ей людьми навлечет на нее несчастье, поэтому шевалье твердо решил противостоять судьбе и убедить Эмили возложить на него титул законного защитника.

– Эмили! – обратился он к ней с торжественной серьезностью. – Сейчас не время для мелочных рассуждений, не время взвешивать сомнительные обстоятельства, способные повлиять на наше будущее благополучие. Сейчас еще отчетливее, чем прежде, я вижу опасности, грозящие вам рядом с Монтони. Мрачные намеки итальянца, конечно, говорят многое, но не больше тех выводов, которые я сделал, наблюдая за этим человеком. Кажется, я вижу в его лице все, что о нем слышал. Такой опекун вызывает у меня страх, а потому прошу ради вашего и моего спокойствия: остерегайтесь опасностей, которые я с ужасом предвижу! Ах, Эмили! Позвольте моей заботе, моим объятиям укрыть вас от зла. Дайте мне право стать вашим ангелом-хранителем!

В ответ Эмили лишь вздохнула, а Валанкур продолжил убеждать и умолять ее со всей энергией любви. В то время как его воспаленное воображение преувеличивало возможное зло, туман в ее сознании начал рассеиваться и позволил увидеть картины чрезмерных опасностей, владевшие умом любимого. Эмили подумала, что, возможно, это не тот Монтони, о котором говорил чужестранец. А если даже и так, то о его дурном характере и низменном нраве итальянец говорил с чужих слов. Хоть внешность синьора в некоторой степени и подтверждала эти слухи, она не могла полностью в них поверить. Попытка Эмили как можно осторожнее убедить возлюбленного, что тот ошибается, повергла его в новое отчаяние.

– Эмили! – воскликнул Валанкур. – Этот момент – самый горький в моей жизни. Вы не любите меня, не можете любить! Если бы вы любили, то не рассуждали бы так спокойно и холодно. А я сгораю от боли перед нашей разлукой и перед грозящей вам опасностью. Я готов встретить любые испытания, лишь бы защитить вас. Нет, Эмили, нет! Вы не можете меня любить!

– Нельзя тратить время на сетованья и увещевания, – стараясь скрыть свои чувства, ответила Эмили. – Если вы до сих пор не поняли, насколько мне дороги, никакие заверения вас не убедят.