Удовольствие гарантировано

— Держу пари, что тебе так же не придется драться за радиккио и в дневное время.

— Верно, — говорит Слоун со смехом и оглядывает меня с ног до головы.

Эти коричневые глаза. Эти красные губы. Боже, я точно помню, какие они на вкус.

Она бьет меня по руке, выбивая непристойные мысли на уровень приятеля.

— Черт возьми, Малоун, как ты?

— Я не могу жаловаться. А ты? Из сумки с продуктами на твоем плече я понял, что ты живешь здесь. Ты переехала из Коннектикута?

Последние несколько лет Слоун жила в часе езды от города, сначала в Нью-Джерси, потом в Коннектикуте, так что я то и дело натыкался на нее. Но с тех пор прошло чуть больше года.

— Да, сейчас я работаю здесь.

Она переносит вес тела на левую ногу, ее одухотворенные глаза не отрываются от моего лица.

— Сколько уже прошло? Год или около того?

Год и два месяца. Мы столкнулись в марокканском ресторане в Челси, в который Трули притянула меня, потому что напитки были легендарными. Слоун ужинала с каким-то хипстером-подражателем с болтающейся серьгой в ухе, который явно был мудаком. А кто еще носит висячие серьги? Она познакомила меня с ним в тот же вечер. Его звали Плант. Или Брик. Или что-то болезненно модное, заставившее меня невзлюбить его все больше. В то время Слоун еще жила в Коннектикуте, поэтому, очевидно, поехала на поезде в город, чтобы повидаться с ним. Это склонило чашу весов к отвращению к мальчику с болтающейся серьгой, который тоже был слишком молод для нее.

Ее отец возненавидел бы его.

Ее отец ненавидел всех, с кем она встречалась.

Однажды, когда Слоун зашла в офис, он заметил, что презирает парня, с которым она встречается.

— Никто не был достаточно хорош для нее, — сказал он. Я выгнул бровь, спрашивая:

— Никто?

Из его глаз вылетали пули.

— Никто, Казанова.

Это было много лет назад, но это было все, что ему нужно было сказать, особенно потому, что он уже предупредил меня, чтобы я даже не думал. Когда человек, который подписывает вам чек, дает понять, что его дочь под запретом, ведь вы уже знали в силу того факта, что дочери деловых партнеров запрещены, вы слушаетесь. Вы принимаете это близко к сердцу.

Я прекрасно помню его предостережения точно так же, как помню все случаи, когда видел ее.

— Примерно год назад. Да, это было что-то вроде того, — говорю я, отвечая на ее вопрос. Правда в том, что я мог бы рассказать ей главу и стих из всех случаев, когда видел ее с тех пор, как мы встречались — время в Гранд-Сентрал; юбилейная вечеринка, которую устроил ее отец; церемония награждения, где я был искушен, так чертовски искушен; и время, когда она остановилась в офисе, когда ее отец сделал комментарий. Вместо этого я жестом указываю на нее.

— Так что же ты делаешь в городе?

— Я только что организовала приют для животных здесь. Примерно месяц назад, и уже поднимаю его со дна.

Я удивлен, что ее отец не упомянул об этом, хотя спасательная операция только начинается. Но на моем лице появляется улыбка.

— Здорово, ты всегда этого хотела.

— Да и я рада этим заниматься. Это тяжелая работа, но очень полезная. На самом деле я живу в Бруклине, в самом крошечном месте, какое только можно представить. Но я ходила сюда за покупками, потому что сегодня вечером остановилась у подруги в городе. Злой гений все еще на месте? — спрашивает она.

Подлый рыжий старый кот, которого я приютил несколько лет назад, крадется в моей памяти. Он был самым хитрым котом в округе, прокрадываясь в шкафы и внутрь шкафов, даже в старости. Он принадлежал мне последние пять лет своей жизни.

— Не-а, он пересек Радужный мост несколько лет назад. Прекрасный кот, у него была хорошая, долгая и счастливая жизнь.

Слоун касается моего локтя.

— Несомненно. Ты был добр к нему, хотя мне очень жаль, что он умер. Завел нового?

Я отрицательно качаю головой.

— Еще нет.

— Такая сдержанность.

— Я знаю, — говорю я со смешком.

— Но ведь у тебя всегда была хорошая выдержка.

— Как и у тебя.

Она слегка кокетливо улыбается.

— Одно из моих величайших сожалений.

Ладно, может быть, даже слишком кокетливо.

Она тычет подбородком в мою куртку и тут же меняет тему.

— Славный прикид, куда направляешься?

Я провожу рукой по шелку своего ярко-синего галстука.

— Теперь я пою в «Джин Джойнт». Да и время от времени в некоторых других местах тоже.

Ее губы улыбаются.

— Неужели?

— Да, я решил заняться этим делом. Кто-то однажды сказал мне, что я должен это сделать.

Ха. Получи, Плант Брик. Держу пари, что он не поет, не носит костюмов и не занимается своими долбаными делами. Держу пари, что он даже не может удалить яичники у кошки.

— Я рада, что ты послушался этого человека. Кое-кому всегда нравилось, как ты поешь, — говорит она сексуальным голосом, и неважно, что Плант Брик — постоянный слушатель ее дымного сексуального тона. Я буду наслаждаться им прямо сейчас, спасибо тебе большое.

— Этот кое-кто обладает превосходным вкусом.

Слоун улыбается — яркой, великолепной улыбкой, которая грозит сорваться с языка, чтобы не сболтнуть лишнего. Такие слова, как «что ты сейчас делаешь?» и «поехали ко мне домой».

— У меня действительно хороший вкус.