Удушие

В забегаловке при книжном магазинчике, Гвен просила достать верёвку, только не из нейлона, потому что это слишком больно. А от пеньки у неё будет раздражение. Годится такое, вроде чёрной изоленты, только не для её рта и бумажной, а не резиновой.

– Отдирать резиновую изоленту, – сказала она. – Так же эротично, как восковая эпиляция ног.

Мы сравнили наши расписания – а четверг уже выпадал. В пятницу у меня была постоянная встреча сексоголиков. На эту неделю мне девчонок не положено. Субботу я провожу в Сент-Энтони. Почти каждый воскресный вечер она помогает проводить игру в бинго в своей церкви, поэтому мы условились на понедельник. В понедельник, в девять, – не в восемь, потому что она работает допоздна, и не в десять, потому что на следующий день мне с раннего утра на работу.

И вот, наступил понедельник. Изолента наготове. Полотенце расстелено, – а когда прыгаю на неё с ножом, она спрашивает:

– На тебе что – мои колготки?

Заламываю ей одну руку за спину и прижимаю ледяное лезвие к её глотке.

– Нет, ну вы посмотрите, – возмущается она. – Это уже переходит всякие границы. Я разрешала себя изнасиловать. Я не разрешала портить мои колготки.

Рукой с ножом хватаю за кружевной отворот её халата и пытаюсь стащить тот у неё с плеча.

– Стой, стой, стой, – упирается она, отталкивая мою руку. – Так, дай я сама. Ты же всё порвёшь, – она выкручивается из моих рук.

Спрашиваю – можно мне снять солнечные очки?

– Нет, – отвечает она, выскальзывая из халата. Потом отправляется к распахнутому шкафу и вешает халат на тремпель.

Но я ведь еле вижу.

– Не будь таким эгоистом, – говорит она. Теперь уже голой, берёт мою руку и сжимает её на своём запястье. Потом заворачивает свою руку за спину, повернувшись и прижавшись ко мне своим голым задом. Поршень у меня встаёт выше и выше, и её тёплая гладкая щель задницы влажно меня трёт, – а она объявляет:

– Хочу, чтобы ты был нападающим без лица.

Объясняю ей, что стыдно покупать пару колготок. Парень, который покупает колготки – либо бандит, либо извращенец; и в том и в другом случае кассир вряд ли примет у тебя деньги.

– Боже, да хватит ныть, – говорит она. – Каждый насильник, который у меня был, приносил колготки с собой.

Плюс, сообщаю ей, когда смотришь на вешалку с колготками, там есть какие угодно размеры и цвета. Телесный, серо-угольный, бежевый, коричневый, чёрный, синий, – и не одна пара не приводится как “размер под голову”.

Она отдёргивает в сторону лицо и стонет:

– Можно тебе кое-что сказать? Можно тебе сказать только одну вещь?

Говорю – “Чего?”

А она в ответ:

– У тебя изо рта очень воняет.

Тогда, в забегаловке при книжном магазинчике, пока мы ещё составляли сценарий, она заявила:

– Обязательно подержи заранее нож в холодильнике. Мне нужно, чтобы он был очень и очень холодный.

Я спросил – может нам сойдёт резиновый нож?

А она ответила:

– Нож – это очень важная для моего общего впечатления часть.

Сказала:

– Лучше всего будет, если ты приставишь лезвие к моему горлу прежде, чем оно остынет до комнатной температуры.

Предупредила:

– Но будь осторожен, потому что если ты случайно меня порежешь, – она наклонилась навстречу через столик, выпятив подбородок на меня. – Даже, если поцарапаешь меня – клянусь, я отправлю тебя за решётку прежде, чем успеешь нацепить штаны.

Отхлебнула свой травяной чай, поставила чашечку обратно на блюдце и продолжила:

– Мои ноздри будут очень признательны, если на тебе не будет никакого одеколона, лосьона или дезодоранта с сильным запахом, потому что я очень чувствительна.

У этих голодных баб-сексоголичек такая высокая толерантность. Они просто не могут не дать. Они просто не могут остановиться, чем бы позорным всё не оборачивалось.

Боже, как я люблю взаимную зависимость.

В забегаловке Гвен поднимает на колени сумочку и роется внутри.

– Вот, – объявляет она, разворачивая ксерокопию списка подробностей, которыми она хочет дополнить дело. Вверху списка сказано:

“Изнасилование – дело власти. Это не романтика. Не надо заниматься со мной любовью. Не надо целовать меня в губы. Не рассчитывай на зажимания после акта. Не проси сходить в мой туалет”.

Этим вечером понедельника, в её спальне, прижимаясь ко мне голой, она просит:

– Ударь меня, – говорит. – Только не слишком сильно и не слишком легко. Ударь с такой силой, чтобы я кончила.

Одной из рук я держу её руку заведенной за спину. Она трётся по мне задницей, и у неё резкое загорелое тельце, не считая лица, сильно бледного и навощённого от избытка увлажнителя. В зеркальной двери шкафа мне видно её спереди, с моей рожей, заглядывающей ей через плечо. Её волосы и пот скапливаются в щели между её спиной и прижавшейся к ней моей грудью. Кожа её пахнет горячим пластиком от солярия. В другой руке у меня нож, поэтому интересуюсь – она хочет, чтобы я ударил её ножом?