Читаем Удушие полностью

Персонал Сент-Энтони подшучивал над её помешательством, сообщает мне полиция, что она, мол, настоящий врач. Ей давали носить старый халат. Так она становилась уступчивей.

Персонал говорит, что мы с ней хорошо спелись.

– Не совсем, – возражаю. – То есть, я с ней виделся, но на самом деле ничего про неё не знал.

Детективы сообщают мне, что у меня не особо много друзей среди персонала медсестёр.

См. также: Клер из Ар-Эн.

См. также: Перл из Си-Эн-Эй.

См. также: Колония Дансборо.

См. также: Сексоголики.

Я не стал интересоваться, не поленились ли они поискать Пэйж Маршалл в 2556-м году.

Роюсь в кармане, нахожу десятицентовик. Глотаю его, он проваливается.

Нахожу в кармане скрепку. Но она тоже проваливается.

Пока детективы просматривают красный дневник моей мамы, я осматриваюсь в поисках чего-то побольше размером. Чего-то слишком большого, чтобы проглотить.

Я давился до смерти годами. Теперь это уже должно выйти легко.

После стука в дверь, вносят поднос с ужином. Гамбургер на тарелке. Салфетка. Бутылка кетчупа. При заторе в моих кишках, вздутии и боли, получается, что я подыхаю от голода, но есть не могу.

Меня спрашивают:

– Что это в дневнике?

Открываю гамбургер. Открываю бутылку кетчупа. Мне нужно есть, чтобы выжить, но во мне и так по уши собственного говна.

“Это итальянский” – говорю им.

Продолжая читать, детективы спрашивают:

– Что это за штуки, похожие на карты? Все порисованные страницы?

Прикольно, но это всё я забыл. Карты и есть. Карты, которые я составлял, когда был маленьким мальчиком, – глупым, легковерным малолетним говнюком. Видите ли, мама говорила мне, что весь мир я могу переоткрыть заново. Мол, у меня была такая власть. Что мне не обязательно было принимать мир таким, каким он выстроился: весь поделенный на собственность и микроконтролируемый. Я мог сделать из него всё, что хотел.

Вот такая она была ненормальная.

А я верил ей.

И я сую пробку от бутылки кетчупа себе в рот. И глотаю.

В следующий миг мои ноги так резко выпрямляются, что стул летит из-под меня вверх тормашками. Руки цепляются за глотку. Стою, таращась на крашеный потолок, закатываю глаза. Подбородок мой выпячивается далеко вперёд.

Детективы уже привстали со стульев.

Из-за того, что не дышу, у меня на шее набухают вены. Моё лицо краснеет и наливается жаром. Пот струится по лбу. От пота мокнет рубашка на спине. Крепко обхватываю себя за глотку обеими руками.

Потому что мне никого не спасти – ни как доктору, ни как сыну. А раз мне никого не спасти – значит, не спастись и самому.

Потому что теперь я сирота. Я безработный и нелюбимый. Потому что внутри у меня всё болит, и всё равно я подыхаю, только с другого конца.

Потому что собственное отбытие надо планировать.

Потому что когда переступишь раз какие-то границы – будешь переступать их и дальше.

И не сбежать из постоянного бегства. Из отвлечения себя самих. Избегания конфронтаций. Переживания момента. Дрочки. Телевидения. Отвержения всего на свете.

Детективы поднимают взгляды от дневника, один из них говорит:

– Без паники. В жёлтом блокноте всё так и сказано. Он просто прикидывается.

Они стоят и смотрят на меня.

Обхватив глотку руками, не могу втянуть ни капли воздуха. Глупый маленький мальчик, который кричал “Волк!”

Как та женщина с полной глоткой шоколада. Та женщина была ему не мамочка.

И в первый раз, насколько хватает моей памяти, я чувствую умиротворение. Ни радости. Ни печали. Ни тревоги. Ни возбуждения. Это просто все верхние части в моих мозгах закрывают лавочку. Кора головного мозга. Мозжечок. Вот где моя проблема.

Я упрощаюсь.

Зависнув где-то в золотой середине между счастьем и горем.

Потому что актинии всегда хорошо проводят время.

<p>Глава 47</p>

Однажды утром школьный автобус притормозил у бордюра, и пока его приёмная мать стояла, махала рукой, глупый маленький мальчик забрался внутрь. Он был единственным пассажиром, и автобус пролетел мимо школы на скорости шестьдесят миль в час. Водителем автобуса была мамуля.

То был последний раз, когда она вернулась забрать его.

Сидя у большой баранки и глядя вверх на него в зеркальном козырьке, она сказала:

– Ты поразишься, насколько легко можно взять напрокат один из таких.

Она свернула к выезду на шоссе и добавила:

– Так у нас появляется хорошая шестичасовая фора, прежде чем автобусная компания заявит об угоне этого драндулета.

Автобус катился по шоссе, а снаружи катился город, и когда перестали каждую секунду попадаться дома, мамуля сказала ему подойти и сесть рядом с ней. Она достала красный дневник из сумки со всякими вещами, и достала карту, сложенную во много раз.

Одной рукой мамуля потрясла картой, развернув ту поверх баранки, а другой опустила возле себя окно. Рулила она коленями. Двигая одними глазами, посмотрела туда-обратно в карту и на дорогу.

Потом скомкала карту и скормила её открытому окну.

Всё это время глупый маленький мальчик молча сидел рядом.

Она сказала взять её дневник.

Когда он попытался отдать его ей, возразила:

– Нет. Открой его на чистой странице, – сказала найти в отделении для перчаток ручку, потому что скоро будет река.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука
1984. Скотный двор
1984. Скотный двор

Роман «1984» об опасности тоталитаризма стал одной из самых известных антиутопий XX века, которая стоит в одном ряду с «Мы» Замятина, «О дивный новый мир» Хаксли и «451° по Фаренгейту» Брэдбери.Что будет, если в правящих кругах распространятся идеи фашизма и диктатуры? Каким станет общественный уклад, если власть потребует неуклонного подчинения? К какой катастрофе приведет подобный режим?Повесть-притча «Скотный двор» полна острого сарказма и политической сатиры. Обитатели фермы олицетворяют самые ужасные людские пороки, а сама ферма становится символом тоталитарного общества. Как будут существовать в таком обществе его обитатели – животные, которых поведут на бойню?

Джордж Оруэлл

Классический детектив / Классическая проза / Прочее / Социально-психологическая фантастика / Классическая литература