Уэйн Гретцки. 99. Автобиография

В воскресенье, 18 апреля, в Нью-Йорке мы должны были играть домашний матч. Я решил объявить о своем уходе накануне. В «Нью-Йорке» меня приняли очень хорошо, и я не хотел, чтобы новость о моем уходе распространилась раньше времени (в некотором смысле это все равно произошло). В четверг, 15 апреля 1999 г., я последний раз играл в Канаде (в Оттаве). Нашим соперником были «Сенаторз», матч проходил на арене «Корел Центр». На игре присутствовали мой отец, жена и остальные члены семьи. Думаю, многие тогда поняли, что это означает.

Джим Долан, владелец «Рейнджерз», был отличным парнем, очень милым. В субботу утром, за день до моей последней игры, он сказал: «Встретишься со мной за чашечкой кофе?»

Рядом с моим домом в Манхэттене была небольшая закусочная под названием «Гардения’с». Мы встретились там в девять утра. В те дни (до введения лимита на зарплату игрокам) «Рейнджерз» могли получить любого, кого хотели. Джим сказал:

– Уэйн, ты все еще лучший бомбардир команды. Мы собираемся создать еще более сильную команду, и я хочу, чтобы ты еще несколько лет играл и боролся за Кубок. – Он вручил мне чек на миллион долларов и произнес: – Я даю тебе миллион долларов, и ты можешь оставить его себе в любом случае. Подумай об этом недельку. И если через неделю ты все равно решишь уйти, этот миллион по-прежнему будет твоим.

Я отдал Джиму чек и сказал:

– Положа руку на сердце я не могу это принять. Ведь я знаю, что уже точно решил закончить карьеру.

Он спросил почему, и я ответил:

– Чем старше становится профессиональный спортсмен, тем больше времени и сил ему приходится тратить, каким бы мастерством он ни обладал. У меня уже просто нет физических и душевных сил тренироваться три-четыре часа в день шесть дней в неделю, чтобы подготовиться к следующему тренировочному сбору.

Тренировки в межсезонье были очень важны. Во-первых, они помогали предотвратить серьезную травму. Некоторые говорят: «О, Гретцки никогда сильно не доставалось». Это нелепо. Удары и толчки со стороны игроков соперника, стремящихся помешать вам, – это часть хоккея. Нужно было часами упорно тренироваться каждый день – кардионагрузка, тайбо[36], работа с небольшими весами, игра в баскетбол трое на трое, теннис (для поддержания скорости и ловкости). Тренировки в межсезонье – причина, по которой Ягр все еще играет, Горди Хоу играл до пятидесяти двух, а Мессье и Челиос смогли так долго продолжать карьеру.

Я сказал Джиму:

– Хоккей – не причина, по которой я ухожу. Я могу ходить на тренировки каждый день, играть в каждом матче, ездить, соревноваться. В этом отношении все по-прежнему хорошо. Дело не в игре в хоккей, с этим я могу справиться. Я чувствую, что мог бы играть еще десять лет, но я знаю, что у меня не осталось сил на десять лет тренировок.

Мои родители остановились у нас, в нашей квартире в Нью-Йорке. Мой отец отвез меня на первую игру НХЛ на «Мейпл Лиф-Гарденс», когда мне было семь лет.

И я попросил отца поехать со мной на мою последнюю игру. По воскресеньям в Нью-Йорке тихо, добраться куда-либо несложно. До «Мэдисон Сквер Гарден» ехать всего пятнадцать минут. Я с нетерпением ожидал момента, когда смогу провести время с отцом.

Когда я вернулся домой после игры, Джанет спросила:

– Как пообщался с отцом?

Я сказал:

– Знаешь, было очень непросто.

Она спросила:

– В смысле?

Я сказал:

– Он всю дорогу пытался уговорить меня поиграть еще год!

В этом последнем матче на «Мэдисон Сквер Гарден» я играл пятьюдесятью клюшками – на память для каждого моего товарища по команде, а остальные для разных людей, благотворительных учреждений и таких организаций, как Зал славы хоккея. Личи сделал вечер по-настоящему особенным, произнеся речь в раздевалке после игры. Я не помню ее слово в слово, но он говорил о том, как весело мы играли вместе. Он сказал, что быть моим товарищем по команде было для него чем-то особенным, и поблагодарил меня за все, что я сделал для хоккея в целом. Он рассмешил нас, когда сказал, что я сначала был всего лишь частью их команды, парнем, сидящим рядом, но потом, глядя в мою сторону, он думал: «Вот это да, это же Уэйн Гретцки!» Личи не был любителем произносить долгие речи, но сказанное им всегда будет много для меня значить.

Мне очень нравилось быть рядом с Личи. Этого мне будет сильно не хватать. Каждый день в течение трех лет я сидел в раздевалке рядом с ним, пил кофе, рассказывал, например, о том, что произошло накануне, о наших семьях, о другой команде или игроке. Мы постоянно хихикали и смеялись, но унывать нельзя, жизнь продолжается.

Думаю, что, когда «Ракета» выходил на лед, он словно забывал о неприятностях. Это было место, где он всегда был счастлив. Именно так я себя чувствовал и думаю, то же самое чувствовал Горди и многие другие. Когда вы на льду, все остальное, по-видимому, перестает иметь значение – вы вышли на лед и делаете то, что любите делать. Если я набирал три очка, мне хотелось набрать четыре. Каким бы ни был счет, я всегда играл с полной самоотдачей.