Уэверли, или шестьдесят лет назад

Мистер Крукшэнкс вышел из комнаты, бормоча нечто невнятное, но отрицательное или утвердительное – разобрать Эдуарду не удалось. Принять заказ на обед вышла хозяйка – тихая, вежливая, старательная и безответная женщина; впрочем, от нее нельзя было ничего добиться относительно лошади и проводника, ибо салическое право простиралось, как видно, и на конюшни «Золотого светильника» note 285.

В окно, выходившее на узкий и темный двор, где Каллюм Бег чистил лошадей после дороги, Уэверли услышал следующий диалог между хитроумным пажом Вих Иан Вора и трактирщиком.

– С севера, должно быть, молодой человек? – начал последний.

– Возможно, что и так, – ответил Каллюм.

– И, должно быть, издалека ехали?

– Из такого далека, что я не прочь бы чего-нибудь перехватить.

– Хозяйка, принеси полпинты.

Тут произошел приличествующий обмен любезностями, после чего трактирщик, полагая, что этим актом гостеприимства он отыскал ключ к душе своего постояльца, возобновил допрос.

– Небось такого хорошего виски вы за перевалом не найдете?

– А я не оттуда.

– Да вы же по говору горец.

– Нет, я прямо из Абердина note 286.

– А хозяин ваш тоже с в?ми из Абердина приехал?

– Угу, когда и я выехал оттуда, – ответил хладнокровный и непроницаемый Каллюм Бег.

– А что это за джентльмен?

– Думаю, он какой-то чин у короля Георга, по крайней мере он все на юг тянет, и денег у него уйма, никогда бедному человеку не откажет и на жилье тоже не скупится.

– Так ему нужен проводник и лошадь до Эдинбурга?

– Угу, и вы уж поскорее доставайте.

– Гм! Порядочно заплатить придется.

– Э, это ему что.

– Так, так, Дункан, – так вы себя, кажется, назвали, или, может быть, Доналд?

– Да нет же, Джейми.. Джейми Стинсон… Я же вам говорил.

Мистер Крукшэнкс никак не ожидал такой неустрашимой лжи и совсем растерялся. Немногого добившись от сдержанного хозяина и словоохотливого слуги, он решил вознаградить себя за неудовлетворенное любопытство, обложив налогом как трактирный счет, так и наем лошади. То обстоятельство, что день был постный, тоже не было забыто. В общем, сумма, по-честному причитавшаяся ему за оказанные услуги, была увеличена примерно вдвое.

Каллюм Бег вскоре самолично оповестил Эдуарда о ратификации договора и добавил:

– Старый черт сам собирался ехать с джентльменом.

– Это будет не слишком приятно, Каллюм, и не слишком безопасно, так как наш хозяин, по-видимому, чрезвычайно любопытен. Но путешественнику приходится мириться со всякими неудобствами, А пока что, мальчуган, бери-ка эту монету и выпей за здоровье Вих Иан Вора.

Соколиный взгляд Каллюма сверкнул от удовольствия при виде золотой гинеи, сопровождавшей эти слова. Он поспешил спрятать свое сокровище в кармашек для часов, тут же обругав сложность устройства этого «кисета», как он выразился, в саксонских штанах; а затем, как будто считая, что этот знак внимания требует с его стороны ответной любезности, подошел вплотную к Эдуарду и с многозначительным видом шепнул:

– Если ваша милость считает, что этот чертов виг маленько опасен, мне ничего не стоит им заняться, и все будет шито-крыто.

– Как и каким образом?

– А вот подстерегу его за городом, – ответил Каллюм, – и пощекочу ему окорока скин-окклем.

– Скин-окклем? Это что такое?

Каллюм расстегнул свою куртку, поднял левую руку и выразительным кивком указал на рукоять небольшого кинжала, аккуратно спрятанного в подкладке под мышкой. Уэверли сначала показалось, что он его не так понял; он взглянул на него и увидел на его очень красивом, хоть и слишком смуглом лице как раз ту степень лукавства, которую у английских парнишек таких же лет вызвала бы перспектива обобрать чужой фруктовый сад.

– Бог с тобой, Каллюм! Ты что, убить его хочешь?

– А что? – ответил юный головорез. – Хватит ему жить, если он задумал предавать честных людей, которые заехали к нему в харчевню тратить свои денежки.

Эдуард увидел, что доводы здесь не помогут, а потому попросту приказал Каллюму воздержаться от каких-либо посягательств на личность мистера Эбенизера Крукшэнкса каковому приказу паж подчинился с выражением полнейшего равнодушия.

– Как джентльмену угодно; старый грубиян мне ничего дурного не сделал. Но вот письмишко, которое начальник приказал отдать вашей милости перед тем, как я поеду.