На шестой день Уэверли почувствовал себя настолько хорошо, что стал уже подумывать о том, как бы удрать из этой жалкой и скучной темницы. Любой риск, сопряженный с этой попыткой, казался ему краше невыносимого однообразия кельи Дженнет. Но куда идти, когда он снова будет себе хозяином? Возможны были два плана, хотя оба они были сопряжены с опасностью и трудностями. Один состоял в том, чтобы вернуться в Гленнакуойх к Фергюсу Мак-Ивору, в радушном приеме которого он не сомневался, а в теперешнем его состоянии суровое обращение, которому он подвергся, полностью оправдывало, как ему казалось, нарушение присяги существующему правительству. Другой план заключался в том, чтобы прорваться в какой-нибудь шотландский портовый город, а оттуда морем переправиться в Англию. Он поочередно отдавал предпочтение то одному, то другому и, вероятно, если бы побег его удался, остановился бы на более легко выполнимом, но такова уже была его планида, что этот вопрос ему не пришлось решать самому.
Вечером седьмого дня дверь хижины внезапно отворилась, и в нее вошли два горца, в которых Уэверли узнал своих тогдашних провожатых. Они немного поговорили со стариком и его товарищем, а затем весьма выразительной мимикой объяснили Эдуарду, чтобы он собирался с ними в дорогу. Нашему герою это известие доставило большое удовольствие. По тому, как с ним обращались во время болезни, он мог быть уверен, что никакого зла против него не замышляют, а его романтические порывы, укрощенные тревогами, обидами, разочарованиями и целым рядом неприятных переживаний, связанных с последними приключениями, возродились за время его отдыха с прежней силой и требовали себе пищи. Его страсть к неизведанному, хотя для людей его склада достаточно бывает, чтобы загореться ею, уже той степени опасности, которая обычно придает людям лишь благородную серьезность, не устояла перед натиском необычайных и на первый взгляд непреодолимых бедствий, свалившихся на него в Кернврекане. Надо сказать, что такое сочетание сильнейшего любопытства и пылкого воображения, какое было у Эдуарда, порождает особый вид мужества, несколько напоминающий фонарь, который носит с собой углекоп. Пламя в нем достаточно для того, чтобы вселять в него бодрость и давать ему возможность работать среди обычных опасностей, но едва возникает угроза подземных испарений и тлетворных газов, он немедленно тухнет. Теперь этот огонь снова загорелся, и с сильно бьющимся сердцем от смешанного чувства надежды, страха и тревоги Эдуард смотрел на стоящих перед ним людей, в то время как вновь прибывшие торопились на скорую руку поесть, а другие брали оружие и спешили собраться в путь.
И вот, когда он сидел в дымной лачуге несколько поодаль от очага, вокруг которого столпились его конвоиры, он почувствовал, что кто-то легко коснулся его руки. Он обернулся — перед ним стояла Алиса, дочь Доналда Бин Лина. Она показала ему связку бумаг, но так, что ее движение мог заметить он один, приложила на мгновение палец к губам и прошла вперед, как будто для того, чтобы помочь старой Дженнет уложить его платье. Ей, видимо, хотелось, чтобы он не подал вида, что узнал ее, однако всякий раз, когда она надеялась остаться незамеченной, она оборачивалась в его сторону, и, убедившись, что он следит за ее движениями, проворно и ловко завернула бумаги в одну из рубашек, которые положила в укладку.
Перед Уэверли раскрывалось новое поле для догадок. Была ли Алиса его таинственной сиделкой и была ли эта обитательница пещеры тем ангелом-хранителем, который сторожил у одра его болезни? Был ли он в руках у ее отца? А если так, то какова была его цель? Вряд ли та, к которой он обычно стремился, — добыча, так как Эдуарду возвратили его вещи. Даже кошелек, который, вероятно, соблазнил бы этого профессионального грабителя, все время оставался при Уэверли. Все это, возможно, могли объяснить бумаги; но мимика Алисы ясно говорила, что читать их при других нельзя. Заметив, что он понял ее маневр, она не пыталась больше обращать на себя внимание, напротив, даже вышла из хижины и, лишь переступая порог, воспользовалась темнотой и, значительно кивнув, улыбнулась ему на прощание, перед тем как исчезнуть в темной лощине.
Молодого горца несколько раз посылали на разведку. Наконец, когда он вернулся в третий или четвертый раз, все поднялись с места и дали нашему герою знак следовать за ними. Уходя, он, однако, пожал руку старой Дженнет, оказавшей ему столько внимания, присовокупив к этому более ощутимое доказательство своей благодарности.
— Бог да благословит вас! Бог да хранит вас, капитан Уэверли, — сказала старуха на прекрасном нижнешотландеком диалекте, хотя до этого он не слышал от нее ни слова, кроме как по-гэльски. Но нетерпение его спутников помешало ему пуститься в какие-либо расспросы.
Глава 38. Ночное приключение