Уэверли, или шестьдесят лет назад

— Это очень великодушно, — ответил полковник, — великодушно и благородно, мистер Брэдуордин.

— Но все-таки я никак не возьму в толк, полковник, как это вы, питающий, как я мог заметить, когда мы встретились с вами в Эдинбурге, столь сильную amor patriae[512], что склонны бывали даже поносить другие страны, — как это вы решились обосновать своих ларов, или домашних богов, procul a patriae finibus[513] и в некотором роде отправиться в добровольное изгнание?

— Ну, барон, я не вижу, почему, для того только, чтобы хранить секрет этих глупых мальчиков Уэверли и Стэнли и моей жены, которая не умнее их, один старый солдат должен морочить другого. Итак, знайте, что это предубеждение в пользу родной страны у меня так сильно, что на ту сумму, за которую продано это обширное баронское поместье, я купил себе домишко в хххшире, называемый Брирвудлодж, примерно с двустами пятидесятью акрами земли, главное достоинство которого заключается в том, что он расположен очень недалеко от Уэверли-Онора.

— Но кто же, скажите на милость, купил имение?

— Объяснения даст вам этот джентльмен. Это по его части.

Приказчик, которого имел в виду полковник, все это время переминался с ноги на ногу, сгорая от нетерпения, «точно курица, — признавался он потом, — на горячей сковороде», и клохча, мог бы он прибавить, как помянутая курица, торжествующая по поводу снесенного яйца.

— О, это я могу, это я могу, ваша милость! — воскликнул он, извлекая из кармана целую кипу бумаг и дрожащей от нетерпения рукой развязывая красную тесьму, которой они были перехвачены. — Вот акт о передаче и уступке, согласно которому Малколм Брэдуордин из Инч-Грэббита за своею собственноручной подписью, засвидетельствованной по всем требованиям закона, продал, передал и уступил за некоторую сумму, ныне отсчитанную и выплаченную ему в фунтах стерлингов, все поместья и баронские владения Брэдуордина, Тулли-Веолана и иные, вместе с крепостцой и замком…

— Ради бога, ближе к делу, сэр, все это я уже знаю наизусть, — сказал полковник.

— Козмо Комину Брэдуордину, эсквайру, — продолжал управляющий, — его вотчинам и наследникам в полное и не подлежащее выкупу владение, осуществляемое a me vel de me[514]…

— Пожалуйста, покороче, сэр.

— Клянусь совестью честного человека, полковник, я читаю так коротко, как только возможно, не нарушая слога… С обязательством и непременным условием всегда…

— Мистер Мак-Уибл, это будет длиннее русской зимы, позвольте уж мне… Короче говоря, мистер Брэдуордин, ваше родовое имение снова в ваших руках в полной и безраздельной собственности, обремененное лишь той суммой, которая пошла на его выкуп, каковая, насколько мне известно, абсолютно не соответствует его действительной стоимости.

— Совершенный пустяк… совершенный пустяк, позвольте сказать, — воскликнул управляющий, потирая руки, — взгляните на приходные книги.

— Каковая сумма, будучи выплачена мистером Уэверли главным образом за счет продажи имения его отца, которое я у него приобрел, закреплена за вашей дочерью и ее семьей по брачному договору.

— Это — всеобъемлющее пожизненное обеспечение, — уже почти кричал приказчик, — Розе Комин Брэдуордин, alias[515] Уэверли, наследуемое детьми ее от упомянутого брака без каких-либо ограничений. Кроме того, я составил касательно этого небольшой документец до вступления супругов в брак, intuitu matrimonii, так что впоследствии оно не подлежит сокращению, как может быть, когда передача происходит уже между супругами, inter virum et uxorem[516]…

Трудно сказать, что более восхитило достойного барона — возвращение ли ему фамильной собственности или деликатность и великодушие, с которыми ему была предоставлена полная свобода завещать ее кому угодно после своей смерти, не налагая на него даже видимости денежных обязательств. Когда прошли первые минуты изумления и радости, его мысли обратились прежде всего к недостойному «наследнику мужского пола», который, как он выразился, подобно Исаву продал свои права первородства за чечевичную похлебку[517].