Уездный город С*** (СИ)

— В бордель?! — ахнула Людмила икторовна. — Нет, всё, довольно с меня! — не выдержав, женщина всплеснула руками. — Я долго терпела, всё позволяла, но довольно. Сегодня же попрошу Чиркова уволить тебя из этого проклятого Департамента!

Аэлита, до этого времени успевшая застегнуть и брюки, и свежую блузку, замерла и растерянно уставилась на мать.

— Что значит — попрошу уволить? Какое он право имеет? — хмурясь, уточнила вещевичка.

— Какое-нибудь да найдёт! А только нет такого закона, по которому позволено приличной девушке по подобным местам шляться! — вспылила Брамс-старшая. — Я тебе запрещаю! Я терпела твою науку, я твоё это чудовище одноглазое, грохочущее, терпела, но это последняя капля! Никакого больше сыска, хватит этих развлечений, побаловалась и будет. В бордель они ходили! Может, ещё и в опиумный притон? Нет, всё, довольно. Ты теперь сидишь дома, покуда я с Чирковым не поговорю, чтобы он тебя на пушечный выстрел больше к этому своему уголовному сыску не подпустил! И к поручику этому. Надо же было догадаться, девицу с собой потащить! А казался таким перспективным, приличным мужчиной, хорошей партией… Нет, всё, будет с тебя развлечений!

Во время этой пылкой, пламенной, яростной речи Аэлита всё больше хмурилась и мрачнела. Оговорки матери, по которым другая бы на её месте поняла куда больше, вещевичка не замечала, но поняла главное: ей снова пытались не позволить делать то, что только-только начало получаться, на основе опостылевшего уже аргумента, что она девушка.

Ослеплённая собственными страхами и беспокойством, Людмила Викторовна не обратила внимания на то, как нехорошо сощурились и потемнели глаза дочери — верный, хотя и очень редкий признак того, что вещевичка всерьёз сердита. Да и откуда бы матери знать об этой особенности, если подобные сильные эмоции Аэлита прежде проявляла всего несколько раз и свидетельницей таких проявлений родительница не оказывалась: мимо неё прошли как выяснение отношений с отставным женихом, так и те моменты, когда юная вещевичка доказывала более искушённым вещевикам, да еще женоненавистникам, собственную правоту. Как мать старалась оберегать дочь от всего подряд, так и дочь не стремилась посвящать родителей в собственные проблемы, решая их, по возможности, самостоятельно.

Спорить Аэлита не стала. Только смерила мать тяжёлым, острым взглядом, под которым та осеклась, а потом вдруг по — кошачьи легко вспрыгнула на стул, оттуда — на подоконник, настежь распахнув приоткрытое окно. Не успела Людмила икторовна глазом моргнуть, как непокорная дочь — с той же лёгкостью и без малейшей заминки — шагнула наружу.

Пока Брамс-старшая опомнилась и выскочила на улицу — конечно, более обыденным путём, через входную дверь, — дочь её уже завела «Буцефала».

— Аэлита, стой! Вернись немедленно! — выкрикнула женщина, перекрывая рёв мотора, но вещевичка даже не обернулась.

Совсем недавно радужное, настроение девушки вмиг переменилось, и с каждой саженью, ложащейся под колёса «Буцефала», портилось всё больше. Привыкшая к спокойствию и поддержке дома, Аэлита теперь совершенно не понимала, что она сказала или сделала не так, чем можно было объяснить недовольство матери. Что теперь делать и как относиться к произошедшему… скандалу, верно? Ведь это был именно он, да?

В правильности собственного ухода Аэлита не сомневалась: она слишком не любила ругаться, особенно если не разумела причины ссоры. Но даже при всех своих особенностях вещевичка сознавала, что вот такой шаг ничего не изменил и не исправил, а просто отсрочил неприятный разговор, дал время разобраться и подготовиться.

Брамс могла бы понять беспокойство матери, даже готова была успокаивать её, начни та причитать. Но вот эта странная выволочка от человека, который прежде никогда не выказывал недовольства поступками и решениями Аэлиты, ставила девушку в тупик. На её взгляд выходило, что прежде маму всё устраивало — а тут вдруг перестало. Ведь ничего же не изменилось, ведь служба сыскаря подразумевала подобное, об этом писали во всех романах! И сегодняшний взрыв куда больше укладывался в книжные представления, чем постоянные и одинаковые разговоры, которые большей частью вёл Титов. И Аэлита терялась в догадках почему?

В итоге поручик нашёл вещевичку в буфете над блюдцем с одиноким пирожком. Девушка подпирала ладонью голову с совершенно отсутствующим видом и вяло крутила за ручку полную чашку чая.

— Аэлита Львовна, вы уже пообедали? — уточнил Натан, в растерянности разглядывая эту картину. Буфет при Департаменте только именовался буфетом, на деле же здесь можно было получить полноценный горячий обед, просто выбор блюд был невелик. И насколько успел заметить Титов, вещевичка отличалась здоровым аппетитом, и такой скромный выбор его озадачил.

— А? — вздрогнула Брамс, вскинула взгляд на мужчину и встряхнулась, стараясь взять себя в руки: — Нет, я не голодна, спасибо. Мы теперь куда?