Уфимская литературная критика. Выпуск 4

С шорт-листом за 2004 год повезло больше всего «Новому миру» – три из пяти позиций, ещё по одному тексту – от журналов «Звезда» и… чуть «Ленинград» не написал, – «Знамя».

Попадание моей дебютной повести «Бледный город» («Новый мир», 2004, № 12) в пятёрку, может, и было удивительно – особенно для некоторых беспокойных товарищей с малой родины, однако Андрей Немзер (легендарный) – в газете «Время новостей», Москва, 18 февраля 2005 г. – наоборот указал на то, что «появление Савельева как раз логично – он и по возрастной квоте проходит, и по губернской», другими словами – всегда должен быть кто-то и из провинции, и молодой, и если это совмещается в одном лице, то так даже удобнее.

Железная логика Немзера со товарищи убеждала и в том, что получить саму премию мне не светит, чему я охотно поверил. И если в декабре я трясся в плацкарте хотя бы с серьёзными намерениями премию «Дебют» получить, то теперь ни на что особо не рассчитывал и ехал в Москву просто на новое литературное приключение.

Два слова о Москве

Кроме самого торжественного вечера, в моих планах были ещё несколько мероприятий, так или иначе связанных с литературой. Это посещение редакции «Нового мира» (где меня, наконец, представили главному редактору – А. В. Василевскому) и встреча с Женей Алёхиным, финалистом премии «Дебют», с которым мы подружились зимой. Подробно о нём я писал в «Дневнике «Дебюта», также читайте новую подборку его рассказов в журнале «Октябрь» (2005, № 5).

После «Дебюта» Алёхин «расправил крылья», перебрался из Кемерово в Москву, где живёт нелегально (и даже паспорт потерял) в гражданском браке с молодой поэтессой Аней Логвиновой. Врачи запретили Жене пить, но ради приезда друга он не мог не «развязать», словом, те ещё из этого вышли приключения, писать о которых не хочется.

Из других московских впечатлений – я долго тусовался во дворе жилой высотки на Котельнической набережной. Сталинский ампир потрясает всё-таки. В связи с этим явлением архитектуры подумались две вещи. Первое: все эти здания Москвы красивы, но чумазые какие-то, копоть улиц в каждое «архитектурное излишество» въелась. Второе: сейчас-то «сталинский сладостный стиль» холят и лелеют, облагораживают пластиковыми окнами et cetera, а ведь было время (какой-нибудь девяностый год), когда всё это было не очень престижно, не очень любимо, вот бы в те времена посмотреть?..

Ещё деталька – многоподъездный двор высотки на Котельнической абсолютно, по-музейному безлюден. Живущие в этих интерьерах «бывшие» и их вдовы в параличе уже лежат?

«Нобелевская» речь

Опыт написания речей у нас имелся ещё с «Дебюта», однако тут всё было куда серьёзнее как минимум по двум причинам. Первая: читать речи должны были все финалисты, независимо от того, кому премия будет присуждена. Вторая: все пять речей будут напечатаны журналом «Знамя».

Написать текст надо было загодя, ещё в Уфе – подчиняясь жёстким журнальным графикам, а потому было время подумать: какие же из своих «умных мыслей» стоит увековечить? Полистав подшивку «Знамени», уяснил, что принято блистать эрудицией и упражняться в остроумии насчёт пушкинского Белкина. Хоть я и филолог, а в энциклопедии лезть не стал, наоборот – «постебался» над мучителями многострадального Белкина и сделал речь подчёркнуто простой. И попал – не в бровь, а в глаз!

В Овальном зале Библиотеки иностранной литературы собрался самый бомонд. Наряды, чмоки-чмоки, выкрики вроде «В последний раз в Париже виделись!» и тому подобное. Финалисты поочерёдно выходят к микрофону. После выступления каждому из них (из нас) вручают умопомрачительный букет, который, конечно, пришлось оставить в Москве, и застеклённый диплом размером с хороший гроб (полдня паковал его перед отъездом).

Речи финалистов – иные из них – походили больше на мини-диссертации по «повестям Белкина». Причём докторские. В речи Марины Палей добрая половина терминов оказалась сидящими в зале просто не понята.

На их фоне мой «стёб» был встречен с большим энтузиазмом, и на фуршете после я насчитал пятерых, которые подходили ко мне и соглашались с выступлением. (Плюс то, что я один читал без бумажки, у остальных они гремели в трясущихся руках, как железо на крыше). Отсюда мораль. Важно, не что говорится – важно, в каком контексте.

Наши речи читайте в журнале «Знамя» (2005, № 7).

Ля фуршет

Не секрет, что премий в русской литературе нынче много и церемонии их вручения выглядят одинаково. Типичны и фуршеты со шведским столом в соседнем зале. Все это знают, и знают направление, в котором нужно с энтузиазмом устремиться, едва закончится официальная часть.

Здесь даже толком не едят (скажем так: деликатесов диковинных много, но пуза не набьёшь). Здесь не напиваются: принято лёгкое вино. Здесь образуют броуновское движение с фужерами наперевес, где все ловят друг друга, заводят знакомства и обсуждают дела. (Среди тех, с кем я познакомился, оказался даже экс-министр культуры ранне-ельцинских времён).