Угасающее солнце: Шон'джир

– Почему мы должны печалиться? – спросила Мелеин, когда вечером того же дня они вновь встретились на первом за много дней и последнем перед посадкой ужине. – Мы всегда знали, что мы последние. Пока мы считали по-другому, мы были гораздо счастливее, но правда, тем не менее, оставалась неизменной. Мы должны радоваться. Мы вернулись домой. Мы увидели то, что было нашим началом, и это достойное завершение пути.

Этого землянин не мог постичь. Он лишь замотал головой, словно от боли, и опечаленный дус потянулся к нему носом.

Но Ньюн во всем согласился с Мелеин: она была права. Они видели и худшее, чем то, что лежало перед ними: была Кесрит, были земляне и регулы.

– Не печалься за нас, – сказал Ньюн Дункану, тронув его за рукав. – Мы пришли туда, где хотели быть.

– Я, пожалуй, вернусь в рубку, – сказал Дункан и резко поднялся, закрыл лицо вуалью и оставил их, не спросив разрешения и не оглянувшись. Его дус двинулся следом, излучая страдание.

– Он ничего не сможет там сделать, – пробормотала Мелеин, пожав плечами. – Но это успокоит его.

– Дункан, – сказал Ньюн, – не оставит нас. Он чувствует себя виноватым.

– За нас?

Ньюн пожал плечами, сжал губы, посмотрел в сторону.

Мелеин протянула руку и коснулась его лица, привлекая внимание кел'ена, печально глядя на него.

– Я знала, что это может занять немало времени. Было больше восьмидесяти Мраков, Ньюн, и в каждом сменилось не одно поколение; и было свыше восьмидесяти Промежуточных эпох, и большинство из них длились свыше тысячелетия.

Он попробовал протестующе рассмеяться, качая головой – но смеха не получилось.

– Я могу представить расстояние, но не годы. Двадцать лет – долгий срок для кел'ена. Я не могу представить тысячелетие.

Наклонившись, она коснулась губами его лба.

– Ньюн, счет не имеет значения. Я тоже этого не понимаю.

Этой ночью, и следующей, Ньюн сидел рядом с ее креслом. Мелеин не просила его об этом. Просто он не хотел оставлять ее одну. И Дункан, приходя со своих одиноких вахт, чтобы поспать хотя бы несколько часов, устраивался вместе со своим дусом в углу – здесь же, а не в холле келов. Никто из них сейчас не хотел одиночества. Им было более чем достаточно пустынности Кутат.

На восьмой день Кутат надвинулась на них, заполнив весь экран в холле госпожи – воспаленная, сухая, изборожденная древними шрамами.

И Дункан вошел к госпоже, ворвался, словно ураган, и сорвал мэз и зейдх, открыв свое лицо: оно пылало.

– Жизнь! – выдохнул он. – Это показал детектор. Госпожа, Ньюн… ваша планета не мертва!

На мгновение все замерли.

И внезапно Мелеин, хлопнув в ладони, сложила их вместе и возблагодарила богов; и лишь тогда Ньюн позволил себе вздохнуть с надеждой.

Следом за Дунканом Мелеин прошла в рубку; позади них – Ньюн и шумно дышащие от возбуждения дусы. Мелеин уселась на подлокотник кресла, и Ньюн склонился рядом, а Дункан тем временем пытался объяснить им результаты своих поисков, показывая диаграммы, и экраны, и бегущие по ним потоки данных, означавших жизнь.

Присутствие машин, и невероятно слабые сигналы присутствия живой материи.

– Отсюда, из космоса, это похоже на Кесрит, – тихо сказал Дункан, заставив Ньюна похолодеть, ибо прежняя госпожа слишком часто называла Кесрит кузницей, что готовит Народ… к тому, что их ждет. – Дусы, – продолжал Дункан, – скорее всего будут чувствовать себя здесь достаточно хорошо.

– Одна луна, – читал Ньюн показания экрана, с тоской вспоминая две, свершавшие свой путь по небесам Кесрит; вспоминая холмы планеты и знакомые места, где он охотился до прихода землян.

У планеты их предков были свои секреты, свои блага и красоты, и свои опасности.

И сюда придут земляне… довольно скоро.

– Дункан, – сказала Мелеин, – мы садимся.

17

Кутат.

Дункан вдохнул ворвавшийся в люк воздух – первый вздох на поверхности планеты – холодный и разреженный, со слабыми запахами. Стэн посмотрел в люк на красные и янтарные пески, на далекий гребень обступивших их гор, на сияющее в небе угрюмое уродливое солнце.

И не спустился вниз. Первыми на свою родную землю должны ступить мри. Оставаясь в корабле, он наблюдал, как они спускаются по трапу: Мелеин впереди, Ньюн – за ней… дети, вернувшиеся к старухе-матери. Они оглядывались вокруг; глаза их, конечно же, видели совсем иначе, чем его; они чувствовали нечто знакомое в ласковых объятиях тяготения Кутат, аромате ее воздуха… нечто, взывавшее к их крови и чувствам, и говорящее: «это дом».

Жаль, если это не так, если путь Народа на самом деле оказался слишком долгим и Народ потерял все, ради чего уходил. Стэн так не думал; он видел, какими глазами Ньюн смотрел лежащий вне корабля мир.

Дункан чувствовал, как его собственное горло сжимается, как дрожат от напряжения и ужасного холода планеты его мышцы. Разберись Стэн в своих чувствах, он понял бы, что то было ощущение утраты… и он не знал, почему. Он летел сюда ради них, привел их домой, и посадка прошла благополучно, и все же печаль охватывала его.

Но служба Народу была не единственным, что он сделал.