Муж либо отговаривался, либо менял тему разговора. Ненем была такой искренней, такой нежной дочерью. Мать опасалась, как бы отец не испортил ее баловством. Но спорить с мужем дона Амелия не решалась. Она хорошо запомнила ярость Лулы, когда пожаловалась ему на Деодато. Ей было известно, что тот избивает негров без всякой причины, и она пришла к Луле поговорить об этом. Ярость его была безгранична — как будто она восстала против него самого. Амелия видела, сколько горя Лула причинял ее матери, — бедняжка выполняла свои обязанности, как раба. И теперь дочь понимала, что была несправедлива к доне Марикинье. Особенно ее мучило, что мать заболела и умерла как раз после той ссоры с Лулой из-за Ненем. Такая любовь и такая привязанность мужа к дочери не могла идти на пользу воспитанию девушки. Эта мысль не покидала дону Амелию. Негры ушли из энженьо, даже кухарки не захотели остаться. А вот в Санта-Розе они живут по сей день. Негры хорошо относились к старому хозяину энженьо. Если бы отец не умер, все было бы как в Санта-Розе. Дону Амелию мучили мрачные мысли. Лула не любил негров. В день освобождения бедняги, обезумев от радости, собрались перед энженьо. Она испугалась. Управляющий скрылся в каатинге, а Лула принес в гостиную заряженные карабины. Негры пели во дворе вокруг полыхающего костра. Никто не спал в ту ночь. Негритянка Жермана плакала, как маленькая девочка. Пение на мотив коко чем-то напоминало церковные псалмы. Лула запер Ненем в спальне и сел на софу, зажав между ног карабин: он ожидал нападения на каза-гранде. Ночь прошла, занялась заря. Подошли негры из других энженьо. Собрались у дверей каза-гранде, подняли крик. Лула вышел на веранду. И тогда все началось. Среди негров был кабра из Пилара.
— Капитан, мы пришли за Деодато.
Лула в бешенстве закричал, чтобы они убирались ко всем чертям. Кабра дал ему выговориться, но, как только капитан Лула де Оланда стих, сказал:
— Капитан, мы пришли для того, чтобы взять вашего управляющего. Это приказ полицейского инспектора.
— Чей приказ? Чей?
Дона Амелия увидела, как ее муж схватил карабин и прицелился.
— Свора псов, немедленно убирайтесь отсюда, или я буду стрелять!
Негры ушли, понурив головы, и тогда она впервые увидела страшную вещь: ее муж побледнел, подошел к софе и упал, содрогаясь в конвульсиях. Припадок продолжался всего несколько минут, но это были самые ужасные минуты в ее жизни. У рта клокотала белая пена, судороги сводили руки и ноги. Напуганная, она бросилась в соседние комнаты. Но там не было ни души. Все слуги ушли. Дом был пуст. Только Оливия не прекращала болтать. Когда Амелия вернулась в гостиную, Лула уже начал приходить в себя; ей горько было видеть мужа в таком состоянии.
— Амелия, Амелия, скажи Жермане, чтобы она согрела мне воды для ног.
Амелия пошла на кухню. Там царила мертвая тишина. На кухне Санта-Фе не оказалось ни единой негритянки. Все ушли, все покинули энженьо, даже Маргарида, которая вынянчила Ненем. Не нашлось никого, кто бы пожелал остаться в Санта-Фе. Припадок Лулы заставил Амелию со страхом думать о том, как же они будут жить дальше. Муж оказался больным человеком. До сего дня с ним не случалось ничего подобного. Он никогда не болел. И вдруг этот припадок. Эти страшные судороги.
Когда она появилась с тазом горячей воды, Лула, казалось, уже пришел в себя. Глаза у него запали, он постарел сразу лет на десять. До следующего дня он не проронил ни слова. Только Оливия, как обычно, что-то без умолку говорила. Амелия была одна, совсем одна. Лула уснул. Ей стало страшно. А вдруг бывшие рабы из других энженьо нападут на них? Песни в ритме коко слышались непрерывно в течение всего вечера. Теперь до нее отчетливо доносилось пение со стороны Пилара. Они танцевали, празднуя свое освобождение. Люди энженьо, принадлежавшие некогда ее отцу, пели и танцевали коко, делали все, что им хотелось. Она услышала, как муж позвал негритянку:
— Жермана!
И пошла узнать, что ему нужно.
— Это ты, Амелия? Поспи немного. Где Жермана?
Она не стала его огорчать и ничего не сказала об уходе служанок. Кое-как объяснила их отсутствие и пошла согреть для него воды. И тут она услышала шум позади дома. Люди подходили со стороны усадьбы. Она задрожала от страха. Голоса приближались. Издалека доносились размеренные удары в барабан. Нет сомнения, это вернулись негры, чтобы напасть на Санта-Фе. Хлопнули ворота скотного двора, и вот они уже совсем рядом. Она хотела бежать в комнату, где находился Лула, но побоялась, что эта новость плохо подействует на него. Смолкла Оливия. Только в очаге потрескивали дрова. И тут постучали в дверь. Она сдержалась, чтобы не закричать. Кто это может быть? Постучали еще раз. Раздался знакомый голос, в котором она сразу почувствовала участие.
— Кто там? — спросила она.
— Это я, дона Амелия, я, Макарио, кучер.
У нее отлегло от души, и она открыла дверь. На пороге стоял негр, на которого она могла положиться.
— Дона Амелия, я тут пришел с тремя приятелями, чтобы приглядеть за порядком.
Она почувствовала себя среди друзей.