Угасший огонь

Сеу Лула сел в кабриолет и вместе с семьей поехал поблагодарить Жозе Паулино за великодушный поступок. Он уже не казался молчаливым, мрачным человеком. В тот вечер он, к удивлению своих близких, был очень разговорчив. Дона Амелия и Ненем беседовали с девушками из каза-гранде, а сеу Лула громко разглагольствовал о своих родных из Ресифе, рассказывая всякие случаи из их жизни. Он говорил о Нунесе Машадо, о том, как отец сражался в лесах Жакуипе. Домой вернулись поздно вечером. Кажазейры по обочинам дороги казались припудренными лунным светом. Колеса вязли в мягком песке, но лошади бежали, весело позвякивая колокольчиками, которые распугивали ящериц и будили птиц. Лисица перебежала дорогу, светящиеся фонари коляски казались ослепленными лунным светом. Дона Амелия и Ненем говорили о дочерях полковника Жозе Паулино, о том, какие они веселые и добрые люди. И вдруг сеу Луле стало стыдно за себя. В глазах других он был беспомощным, трусливым человеком. Кучер объехал большую лужу. Вскоре показался дом шорника Амаро, храброго человека, отец которого после того убийства в Гойане вынужден был перебраться сюда. Проезжая мимо дверей мастера, Лула вдруг подумал, что следовало бы ему воспользоваться услугами старого Амаро, чтобы защитить себя от дерзкого кабры. Конечно, он мог бы сам проучить наглеца, а не искать помощи других, чтобы разрешить вопрос, который касался его одного. Настоящий хозяин энженьо так бы не поступил. Кабриолет остановился у каза-гранде. При свете луны ясно видна была дата: «1852». Это был год наибольшего расцвета энженьо капитана Томаса. Тысяча восемьсот пятьдесят второй год был годом изобилия, годом могущества старого капитана. Они вошли в дом. В гостиной было темно и сильно пахло плесенью. Рояль, ковры, картины на стене, портрет отца с грустным взглядом. Капитан Лула де Оланда схватился за кресла, перед глазами у него все поплыло, сердце пронзил смертельный холод. Он упал на пол, корчась в конвульсиях. Жена и дочь, остолбенев от ужаса, смотрели, как его тело сводят страшные судороги. Это был припадок. Дона Амелия боялась подпустить дочь к нему близко, но Ненем все же обняла отца, положила его голову к себе на грудь, и слезы полились из ее глаз. Капитан Лула лежал неподвижно, точно мертвец. Дона Амелия пошла на кухню согреть воды, чтобы сделать мужу ножную ванну. Счастливый вечер кончился припадком, да еще при дочери. Дона Оливия по-прежнему о чем-то говорила и кричала. Лунный свет проникал сквозь окна в каза-гранде и как-то по-особому влиял на поведение и доны Оливии и собак, которые подвывали, каждая в своем углу.

Несколько дней спустя, когда сеу Лула все еще находился в постели, в Санта-Фе приехал полковник Жозе Паулино, чтобы предложить соседу звание полковника батальона национальной гвардии[40], батальона, который правительство попросило его организовать в Пиларе.

V

Полковника Лулу де Оланда совсем не радовало новое звание. Он воспринимал его как еще одно подаяние со стороны соседа. Он не нуждался ни в чьем сострадании. Сколько ни уговаривала его жена поехать в Гойану на прием к доктору Белармино, он не хотел. Он знал, что болен, знал, что его дядя, брат отца, страдал той же болезнью. Знал, что она неизлечима. Вот потому-то он и сторонился людей. Ненем выезжала в гости в соседние энженьо. Иногда он сопровождал ее, чтобы еще раз порадоваться тому, насколько красивее, умнее и изящнее других была его дочь. Он много думал о боге и становился еще нелюдимее. Вера в бога была для него утешением, помогала ему справиться с тем подавленным состоянием, которое наступало после припадка. И чем больше он любил бога, тем больше ненавидел людей. Это была нездоровая, безумная любовь, которая сжигала его изнутри, как пламя. Только Ненем еще связывала его с жизнью. Дочь для него была самым дорогим существом на свете. Каждое воскресенье он отправлялся в Пилар в своем кабриолете. Видел, с какой ненавистью смотрит на него уличная чернь. Знал, что его считают негодяем, гордецом, злодеем. Однажды даже разыграли сцену, в которой хозяина Санта-Фе изобразили в виде чудовища, убивающего негров. Эта чернь в Пиларе не могла простить ему презрения, с которым он относился к чернокожим. Рабы надеялись, что и после смерти его тестя будут продолжать пользоваться добром Санта-Фе, получать из энженьо дрова, горшки патоки и прочее — все, что по глупости раздавал им капитан Томас. Нет, теперь все здесь принадлежит ему, Луле, и он ничего не станет давать этой своре попрошаек. Этой черни!.. Ему было отлично известно, как его ненавидят и что выражают эти злобные взгляды. Когда в церкви с ним случился припадок, все бежали от него, точно от прокаженного. Только жена судьи нашла в себе мужество подойти и как-то помочь доне Амелии.