Угль, пылающий огнем

— Можете ли Вы что-нибудь сказать о том, когда он увлекся астрономией? Есть ли в Вашей памяти что-нибудь любопытное, связанное с этим увлечением?

— Точно не могу сказать, но перед войной он купил при мне телескоп на Арбате. Он стал специалистом в этом деле. Кроме того, он хорошо разбирался в музыке.

— В моих воспоминаниях о Тарковском я ему говорю о том, что у нас с ним получился дуэт, и привожу по памяти фрагмент из украинской оперы. И он тут же назвал композитора, автора либретто, исполнителей, роли. У него было много пластинок. Ему было очень тяжело утратить свои пластинки, ведь в последние годы его не пускали в квартиру на Маяковке. Они произвели обмен с первой женой Андрея, она переехала в их двухкомнатную квартиру, им отдала свою однокомнатную, они однокомнатную отдали Союзу кинематографистов и получили право жить пожизненно в Матвеевском. Но у них остались в квартире все вещи. А их не пускали на порог.

— Я этого не знал. Когда мы помирились, уже не было прежнего общения…

— Любителям творчества Тарковского известна его первая любовь к некой Ф. из Кировограда.

— Мне об этом ничего не известно.

— Были ли вы свидетелем его поэтической работы? Переводил ли он что-нибудь при Вас? Может быть, стихотворение какое-то написал?

— Нет, никогда.

— Вы можете согласиться с тем, что он был совой, работал по ночам, когда никто этого не видел?

— Даже если он работал днем, я этого не видел, как он не видел, как работал я.

— Известно ли Вам что-нибудь о том, что Татьяна Алексеевна Озерская-Тарковская написала ему подстрочники неких «паровозиков», т. е. дала ему некоторые темы, которые могли способствовать тому, что его первые книжки были изданы? Синельников в своих воспоминаниях о Тарковском-переводчике написал об этом и сказал, что чуть ли не пять таких стихотворений было сделано. Некоторые из них, будучи зарифмованными, стали поэтическим событием.

— Нет, об этом я не знал.

— Какова, на Ваш взгляд, эволюция творчества Тарковского? Только ли накопление мастерства? Почему он избегал крупных форм?

— Во-первых, он написал поэмы…

— «Слепой» и «Чудо со щеглом»…

— Инна мне даже рассказывала, что он говорил: «Я напишу поэму лучше, чем ваш…» Я забыл, как он меня называл. «Начальник» или «хозяин»…

— Он знал Ваши поэмы? Вы ему их читали, или он у кого-нибудь брал их читать?

— Я помню вечер в Союзе писателей, где он слышал их.

— Относительно эволюции его творчества… Что это было, просто накопление мастерства или что-то иное? Все-таки на Ваших глазах это все происходило.

— Я заметил рано эволюцию, потому что в первые наши годы он был очень зависим от Мандельштама и не сразу расстался с этим. Теперь, когда вышли его книги и напечатаны его ранние стихи, я вижу, что там не так уж Мандельштам и существует. Но тогда нам, близким, казалось, что это перепев Мандельштама. Перелом у него произошел где-то во время войны. Сильный перелом.

— Некое возмужание?

— Да, возмужание, война…

— Потери, не исключено… Нога…

— Конечно, конечно…