Стрельцы уняли нищую братию, окружили колокол, ощерились бердышами. К сполоху ступили железных дел мастера.
И началась казнь!
Сорвали с колокола ухо.
Срубили крест.
Вырвали язык.
Посадские, крестясь, восклицали:
- То грех великий!
- Колокола сраму не имут!
- Покарает Господь Бориску!
А казнь продолжалась. К увечному сполоху шагнул тяжелой поступью углицкий палач Тимошка Кривец. Сопя, боднул диким, прищуренным глазом толпу, деловито плюнул в широченную ладонь.
Посадские недоуменно вопрошали:
- А Кривец пошто? Аль пытать кого?
Клешнин что-то молвил бирючу, и тот гулко и зычно пояснил:
- Повелел великий государь Федор Иоаннович высечь сей крамольный колокол!
И вновь толпа ахнула, дивясь неслыханному наказанию.
- Не мог то повелеть боголюбивый царь Федор! То Борискин указ! - закричали посадские.
Клешнин кивнул стрельцам, приставам и земским ярыжкам; те метнулись в гудящую толпу, выискивая смутьянов.
- Починай, Тимоха, - взмахнул рукой окольничий. - Стегай в двенадцать боев.
Кривец недобро набычился, как будто вышел сечь не медное литье, а живого преступника, и остервенело полоснул плетью по сполоху.
Застонал, зарыдал горько и неутешно юродивый. С иступленным взором, громыхая веригами159
, прошел сквозь красную стену стрельцов и пал, распяв руки, на колокол.- Обижают тебя, родименький… Больно тебе, кровушкой исходишь. Вот и язык тебе вырвали. Горе, горе Руси!
Кат в замешательстве глянул на окольничего, но тот и сам малость растерялся: свят юрод, цари - и те блаженных почитают. Молча постоял столбом, а затем незлобиво молвил:
- Шел бы ты, Прокофий.
Юродивый медленно повернулся на голос; глаза его расширились, в них застыл жуткий, устрашающий Клешнина, ужас. Он невольно перекрестился, а блаженный голой трясущейся рукой снял с худой и грязной шеи тяжелый медный крест, поднялся и завопил на всю площадь:
- То диавол! Спасайтесь, православные!.. Вижу кровь, много крови!
Юродивый, оглядываясь на Клешнина, побежал к Спасу. Толпу же взяла оторопь.
- Беду предрекает блаженный.
- Грядет лихолетье…
Угрюмо крестились на храм, вздыхали.
Кат Тимоха истязал колокол…
ЭПИЛОГ
Борис Годунов люто расправился с мятежным городом. По обычаю того времени, осужденных в ссылку преступников «метили», лишая их возможности побега: клеймили и рвали ноздри. Многим угличанам, за особые провинности отрезали уши, а за «смелые речи» лишили языка, двести человек казнили смертью.
Тела Битяговского и его сородичей, кинутые углицким народом в яму, вынули, отпели в церкви и предали земле с великой честью.