Углич

— И для меня немалая честь побывать в палатах самого Мстиславского, — с умилением в голосе, сладкозвучно молвил Борис Федорович.

Давно он не был на боярском пиру: знать прохладно относилась к ближнему боярину и не искала с ним встреч. А тут отменный случай подвернулся: надо использовать пир в свою пользу. Очаровать бояр своими «государственными» речами и привлечь на свою сторону, пообещав им кое-какие новые льготы. То-то поутихнут, то-то перестанут возводить на него всякую хулу.

Но на пир Годунову не пришлось ехать. Утром, едва истопники печи затопили, торопко прибежал новый осведомитель и принес страшную весть. Борис Федорович немешкотно отправился к начальнику Сыскного приказа и удовлетворенно размышлял:

«Наконец-то Мстиславский у меня на крючке. Тихоня, ишь, что надумал! Не зря говорят: в тихом омуте черти водятся».

Дядя и Борис Федорович постарались, чтоб о злом умысле прознала вся Москва. Приверженцы Годуновых, — московские служилые люди и городовые дворяне — разгневанно зашумели. Двор всколыхнулся.

Дмитрий Иванович Годунов и большой думный дьяк Посольского приказа Андрей Яковлевич Щелкалов начали готовить «великий сыск».

Старый князь Иван Мстиславский оробел. А шум на Москве всё ширился, становился всё громозвучнее и неистовей.

Годунов пригласил, повергнутого в ужас, Мстиславского во дворец и сухо молвил:

— Дело твое худо, князь. Коль суд затею, вина твоя сыщется. Наверняка на дыбе[98] повисишь. Но зла на тебя не держу, не хочу сраму Гедеминовичу. А посему, князь, советую тебе по доброй воле уйти на покой в келью.

И Мстиславский послушался. (Он и словом не обмолвился о «каликах перехожих»). Под именем старца Ионы постригся в Кириллов монастырь.

Михайла Федорович Нагой и Тимоха Бабай, тем временем, отсиживались в избе Гришки. Выходить на улицу было опасно: по всей Москве рыскали государевы стрельцы и земские ярыжки. Борис Годунов, как и прежний грозный царь, «выметал боярскую крамолу».

Но Михайла Федорович оставался в избе площадного писца не из-за опасности: под видом нищего Христа ради, из Москвы можно было легко выбраться. Дело было в другом. Царь Федор Иванович всё еще не поправился, и в церквах каждый день шли заздравные молебны. Надо было во чтобы-то ни стало дождаться какого-то исхода. Он, Нагой, покинет Москву, когда царя оставит недуг, а ежели Федор Иванович скончается, то Михайла открыто пойдет на боярскую Думу и объявит малолетнего царевича Дмитрия наследником престола. Пойдет тотчас, дабы вероломный Борис Годунов не успел перехватить его предприимчивый шаг.

* * *

А Годунов зря времени не терял. Пока царь недужил, и вовсе был неспособен вершить государевы дела, Борис Федорович развернул бурную деятельность. Его не покидали радужные мысли:

Нет Бельского.

Нет Романова.

Нет Мстиславского.

Подле трона остался всего лишь один родовитый из родовитых, знатный воевода и ратоборец — князь и боярин Иван Петрович Шуйский.

Он не простил Годунову чернеческого куколя Мстиславского. Иван Петрович сурово говорил земцам:

— Мы лишились одного из самых высокочтимых бояр. Царь — игрушка в руках худородного Бориса. Ужель и дальше терпеть Годуна?

— Всё зло и беды от него! — стукнул посохом князь Иван Воротынский.

— Мочи нет терпеть Бориску! — затряс сивой бородой боярин Василий Голицын.

— Подмял под себя глупца Федора, Ирод! — вскочил с лавки боярин Иван Шереметев.

Гвалт в хоромах!

— Браню делу не поможешь! — властно остановил расходившихся бояр Иван Шуйский. — Годуна надо рубить под самый корень.

— Норовили, князюшка, но как?

— А вот как, бояре. Бориска силен своей сестрой Ириной. У царицы державный ум, но Ирина бесплодна. Не нужна Руси такая царица. Державе нужен наследник. О том еще Иван Грозный помышлял. А посему — бить челом государю о разводе с царицей. Бить челом всенародно! Пусть Федор Иванович выберет себе новую царицу. Ирину же — в монастырь! А Бориска без Ирины, что телега без колес. Тут ему и конец.

На том и порешили.

К челобитной руку приложили члены Боярской думы, митрополит Дионисий, архиепископ Крутицкий Варлаам, гости[99] московские, известные торговые люди. Чуть ли не вся Москва печаловалась о бездетном царе Федоре.

Царь же души не чаял в Ирине; она была для него и матерью, и ласковой женой, и доброй нянькой. Привязанность государя к «Аринушке» не ведала границ, он и думать не хотел о разводе.

Еще Иван Грозный пытался разорвать брачный союз, но Федор горько заплакал и хотел на глазах царя удавиться, привязав шелковый кушак к паникадилу. Государь напугался: совсем недавно он смертельно зашиб сына Ивана, и вот теперь Федор в петлю кидается. Отступился, пожалел…

Прослышав о затее бояр и духовных пастырей, Федор Иванович страшно разгневался. Таким его во дворце еще никогда не видели: обычно тихий, набожный царь пришел в буйство.

Годуновы и их доброхоты уговорили царя наказать обидчиков.