Углич

Мария Федоровна напряженно ждала возвращения брата Михайлы. С чем-то он приедет из Москвы? Она, конечно же, ведала, что царь Федор избавился от смертельного недуга, но ей хотелось знать о расстановке тех или иных сил на Москве, от коих будет зависеть будущее ее сына. Она же всей душой любила Дмитрия и готова была за него жизнь положить. Только и заботы о нем. И всё молилась, молилась, а полгода назад надумала внести вклад в Кирилло-Белозерский монастырь, и не деньгами.

Мария, в отличие от других жен Ивана Грозного, еще в Москве прослыла искусной мастерицей лицевого шитья, и вот теперь она шила покров с изображением Кирилла Белозерского, как вклад царевича Дмитрия за «здоровье его отца и матери». (Но поступил покров в Кирилловский монастырь уже после смерти Дмитрия, как вклад матери «по убиенному царевичу»).

Пока же Мария Федоровна шила покров и не ведала о дальнейшей судьбе сына.

После обедни к ней пришли крестовые дьяки Авдей Васильев и Кирилл Григорьев.

— С челобитной к тебе, царица-матушка.

Каждый день, неизменно, у Марии Федоровны совершалось «домовное правило», молитвы и поклоны, чтение и пение у крестов в моленной (крестовой) комнате, куда в свое время приходили для службы читать, конархать и петь крестовый священник и крестовые дьяки, четыре или пять человек. Царица слушала правило обыкновенно в особо устроенном месте, сокрытая тафтяным или камчатым запоном, или завесом, кой протягивался вдоль или поперек комнаты и отделял крестовый притч от ее помещения.

Крестовая молитва или келейное правило заключалось в чтении и пении псалмов, канонов, с определенным же числом поклонов при каждом молении. Каждый день, таким образом, утром и вечером, совершалось чтение и пение часослова и псалтыря с присовокуплением определенных или особо назначенных канонов и акафистов особых молитв.

А в посты и кануны праздников читались и жития святых, в честь коих проводились праздники.

Совершив богомольное утреннее правило у «крестов» в своей комнате, царица выходила к обедне в одну из домовых «верховых», «сенных» церквей.

Мария Федоровна принимала дьяков на своем троне, — высоких креслах из чистого серебра с позолотой, под балдахином, кой украшал двуглавый орел с распущенными крыльями, вылитый из чистого золота. Под орлом, внутри, находилось Распятие, также золотое, с большим восточным топазом. Над креслами была икона Богоматери, осыпанная драгоценными каменьями. К трону вели три ступеньки.

Сей трон дорого дался Марии Федоровне. После смерти Ивана Грозного, бояре никак не хотели отдавать «царицино место» овдовевшей государыне, высылаемой в Углич, но Мария Федоровна стояла на своем:

— Сии кресла в день свадьбы преподнес мне великий государь Иван Васильевич. И я никуда без них не поеду!

Дело с высылкой вдовы затягивалось, и тогда вмешался Борис Годунов. Ему как можно скорее хотелось удалить из Москвы опасного царевича Дмитрия с его матерью. «Именем» нового государя, он сказал боярам:

— Пусть Мария уезжает со своим креслом.

Бояре повозмущались, но затем махнули рукой. Всё равно когда-то «царицино место» вернется в государеву казну.

Бояре не ошиблись. В 1591 году оно было вновь перевезено в Москву.

Мария Федоровна передала челобитную своему «думному» дьяку. (Царица придерживалась своих прежних московских порядков).

— Чти, Алексей Дементьевич.

«Государыне царице и великой княгине Марии Федоровне вся Руси бьют челом холопи твои, крестовые дьяки Авдюшка Васильев и Кириллко Григорьев. Дано, государыня, твое государево жалование крестовым священникам Афанасию да Ивану, кои с нами поют у тебя в хоромах, переменяючись по недельно, по камке. А в прошлом, государыня, году дано им же по багрецу да по тафте по широкой, а нам, холопям твоим, не дано. А мы у тебя, государыни царицы, в хоромах чтем, и псалмы говорим, и конархаем, и на клиросе поем безпеременно…»

«Думный» читал и проливал Марии Федоровне елей на душу. Всё, как в недавние времена: думный дьяк, боярыни, сидевшие на лавках, челобитчики… Господи милосердный, как хорошо было в Москве! Супруг, хоть и прелюбодействовал чуть ли не до последнего дня, но она была настоящей царицей, кою побаивались даже самые знатные бояре. Она властвовала, и она еще вернется к утраченной власти.

«…государыня царица пожалуй нас, холопей твоих, для своего многолетнего здравия по камке, женишкам (женам) нашим на летники…».