Угловая комната

Мама не помнит ни самосвала, ни паровоза – я, кажется, заранее знал, что никакого паровоза не будет, и ничего ей не сказал. А может, и вправду не было всех этих самосваловпаровозов, всё – выдумки: нужно ведь чтото помнить об отце. Как бы то ни было, через восемнадцать лет я сочинил такой вот текст:

Сколько раз собирался писать об отце – не хватало времени. Порой увижу гденибудь лист бумаги, сразу представлю абзацдругой – думаю, как бы сберечь до вечера. Возвращаюсь домой поздно; засыпаю в мечтах о том, как завтра напишу о прогулке восемнадцатилетней давности или о паровозе, который отец обещал подарить на день рождения. И снова вечер – и снова пустота: перед сном имеем отсутствие рассказа – дырку от рассказа, если угодно. Что, если не может существовать мой рассказ об отце, как не существовало отца в моей жизни? Что если желание иметь отца рождает желание писать о нем, но никогда не родит самого рассказа?

Я показал текст Серёже. Серёжа сказал:

– Про паровоз сфальшивил.

– Какая разница, – ответил я, – на день рождения или просто так.

Серёжа выпучился – я вспомнил, что про паровоз никогда не рассказывал. Рассказал. Серёжа замотал головой:

– Я не об этом. Пускай обещал – но такой он банальный, этот паровоз. Замени хоть на пирамидку, – и зачемто собрал фигуру из пальцев: на левый средний набросил колечко из правых – большого и указательного.

– Пирамидку, – повторил я за Серёжей. – Очень свежо.

Пирамидкой дело, конечно, не поправишь: слишком уж наивно написано. Но эта мысль, неумело втиснутая между бубликом и паровозом, – мне от нее страшно. Можно перепачкать сотни листов, написать новый «Чевенгур», написать целую полку, где каждая книга – новый «Чевенгур», можно, в конце концов, остаться в чьейнибудь жизни, в чьемнибудь воспоминании дешевым желтым самосвалом или нарушенным обещанием – и все равно исчезнуть.

Исчезнуть почти за четверть века до звонка: здрасьте, завотделения, умер.

В третий раз пропищал будильник. Я наконец встал, пошел в душ. Попользовал мамины дезодорант и зубную щетку. Вернувшись в комнату, снова почувствовал уксус, крикнул:

– Мама!

Мама чемто шуршала в зале. Вошла – в неглаженом синем платье, в нелепо выглядывающих изпод платья брюках: видимо, думала, что надеть. Я спросил:

– Уксусом воняет, или кажется?

– Не кажется, – сказала мама. – Я плесень травила.

– Плесень?

– Вон там. Весна была сырой – весь угол почернел.

– Как так почернел?

– Я не сразу увидела: там вешалка стояла. Я рубашки Сёмины доставала, смотрю – на чехле чернота какаято. А там и угол заметила.

– И ты его уксусом?

– Ну да, содой и уксусом. Надышалась – две ночи голова болела. Говорили, не бери угловую квартиру, – но тогда и выбиратьто не из чего было…

Нужно было какнибудь свернуть ее историю. Я подумал сказать, что уже полдевятого, но мама сама глянула на часы и заторопилась:

– Не представляю, чего надеть, а еще гладиться нужно, – и ушла.

Я нашел на гуглкарте банкомат, оделся. Надел инязовскую футболку, поглядел на Фарикову – кислотносалатовую. Сразу мысли – отмахнулся. Свернул джемпер в рюкзак, проверил бумажник и паспорт. Выскреб осколки керамики, зачемто сложил горсткой у пирамидки. Обулся, вышел.

Обнаружил, что к сорока пяти тысячам на счету добавился процент – пятьсот пятьдесят рублей. Пятьсот пятьдесят тоже снял – на проезд: наличных у меня вечно впритык, я решительно живу в эпоху эпплпэя, еще неведомую «Пассажиравтотрансу». В автобусе обнаружил эсэмэску: напоминаем, что четырнадцатого числа с вашего счета спишется абонентская плата за тариф и подключенные услуги, и ежемесячные подпис ки, и еще чтото там. Хотел положить деньги на телефон, полез было в приложение. Выехали на мост – интернет отвалился. Ну, потом.

Вышел на набережной, чтобы пересесть на другой автобус. Начал накрапывать дождь, бронзовый Ленин снова выставил ладонь под капли. Пока ждал, вспомнил про метро: открыли или нет? – так и не спросил. Погуглил: откроют в День города, то есть завтра. Раньше День города был в сентябре, но лет пять назад решили праздновать заодно с Днем России – дефицит салюта, наверное. И вот: ложкари, ансамбль нацгвардии, какие то «Гусилебеди». Прочитал еще, что всех гостей и жителей города поздравит и порадует своим творчеством Егор Крид, – искренне соболезнуем.

Неожиданная пробка у виадука (выходной, пятнадцать минут десятого – откуда что берется?), опять панельный микрорайон. Перед домом вспомнил, позвонил маме: