Угловая палата

Сжалось Машенькино сердце, больно и непонятно стало от посетивших дум, никак с ними не сладит. Ужас как не хочется наступления. Как все хорошо установилось. Раненые на прогулки выходить стали. Протоптанная тропинка к холму зарастает, и открытая яма, поди, обвалилась без надобности, а тут... Опять хлынут машина за машиной, машина за машиной, и все полнехоньки стонущими, бредящими, изуродованными. День и ночь будут скрипеть ворота — хоть не закрывай совсем. И обратный поток начнется: в светлое время — к вокзалу с теми, кому в тыл навсегда, в потемках — к холму с теми, кто на носилках под простыней. Тоже навсегда... Стоять бы да стоять вот так в обороне...

Опять же как без наступления? Без наступления война не кончится. К логову подошли, добивать надо полоумного Гитлера...

Не идут дальше мысли, запутались. Машенька заторопилась по крутой дощатой лестнице. Удивилась, застав в комнате пожилого солидного мужчину. Голова гладко выбрита, в очках. Он сидел у стола со шляпой на коленях, в позе виделась неловкость. Гость встал, поклонился Машеньке, попросил прощения за позднее вторжение.

— Вижу — огонь в окне, не спят, значит, — объяснял он. — Лучше, конечно, сделать как положено, но, думаю, поспрашиваю для начала.

Юрате пояснила ничего не понимающей Машеньке:

— Гражданин про того капитана интерес имеет. Они его с братом на улице подобрали и в госпиталь принесли. — Повернулась к пришельцу, что-то сказала по-литовски и тут же Машеньке: — Я говорю — он в твоей палате лежит, что ты лучше знаешь про него.

— Ради бога, — приложил гражданин шляпу к груди. Машенька освободилась от халата, повесила его на рогульку возле двери, благодарно улыбнулась:

— Спасибо вам. Если бы не вы, умер бы там, на улице.

— Зачем спасибо? Каждый бы... Разве можно... Не сказывал, кто он, откуда? Кто его так изранил?

— Говорить он не может. Ранения очень тяжелые, крови много потерял.

— Горе-то какое... Навестить бы, передать чего. Несчастье с человеком, большое несчастье.

— Приходите. Врачи говорят — поправится. Не скоро, наверно, температурит еще. Но ничего, уже кушать стал...

Юрате, обняв Машеньку, погордилась подругой:

— Для него она свою кровь дала.

— Героини вы наши... — гость посморкался в платок. — Придем, навестим с братом. Если разрешат, конечно.

— Почему не разрешат, — сказала Машенька. — Навещают же других.

Проводив гостя до лестницы, Юрате вернулась и торопливо притронулась к чайнику, ойкнула — горячий! — стала разматывать нитку на бумажной закрывашке стеклянной банки, прихватила на палец налипшее с краю, слизнула.

— Вкусно!

Машенька представила этот вкус, сглотнула слюну и побежала мыть руки.

С заваркой было скудно, чай жиденький, но этот недостаток восполняло ароматное и вкусное до умопомрачения вишневое варенье. Прихватывали попеременке чайной ложечкой, клали на язык и с наслаждением пили бледный чаек.

— Какие хорошие люди, — вспомнила Машенька позднего гостя, — не побоялись, помощь оказали. Ночью-то! А если бы засада? Бандиты могли и их так же Теперь вот о здоровье справляются... Раньше я ни литовцев, ни поляков не знала. В голову не приходило, что литовская девушка мне роднее сестры станет.

Юрате благодарно положила ладонь на Машину руку, погладила.

— Сколько хороших народов, — продолжала Машенька свои раздумья. — Только немцы вот... В кого они такие уродились?

Юрате осторожно, стараясь не обидеть Машеньку, сказала:

— Немцы тоже есть хорошие.

Машенька нахмурилась.

— Правда, правда, Маша. Есть немцы плохие, есть немцы хорошие, есть литовцы плохие, есть литовцы хорошие. Или вот начхоз наш, Мингали Валиевич... Нам что говорили? Придут киргизы, татары, эти... бородатые. Казаки. Всех изрубят! Порубили свои, литовцы...

У Юрате заподрагивал подбородок, навернулись слезы. Машенька посунулась успокаивать:

— Не надо, Юрате, не надо... Пей чай.

Быстрый умишко Маши Кузиной стал искать другой путь разговору.

— Ты знаешь, почему Мингали Валиевич по фамилии Валиев? Почему отчество и фамилия одинаковы?

Юрате пожала плечами. Особого интереса не проявила — о своем думала. Но смысл сказанного Машенькой не уходил, ответила:

— У русских тоже есть. Шофер санитарной летучки Семен Николаевич по фамилии Николаев.

— У русских совсем другое, — запнулась Машенька, — у русских просто так, а у татар... Мингали Валиевич первый сын в семье, а первому сыну отчество дают по фамилии отца. Остальным по имени отца, а первому — по фамилии. А еще вот... У брата Мингали Валиевича не было мальчиков, только девчонки рожались, тогда одному сыну Мингали Валиевича дали отчество по имени брата, будто он стал его сыном. Чтобы братов род продолжался. Интересно?

— Это благородно, Маша.

— А почему у литовцев нет отчества? Я — Мария Карповна Кузина, а ты просто Юрате Бальчунайте? Как по отцу?

— Никак. Отца звали Альфонас, но у нас не принято. Юрате Бальчунайте — и все.

— Ин-нтересно... А лейтенанта Гончарова зовешь Владимиром Петровичем. Он ведь литовец, сама говорила.

— Он литовцем давно был.

— Мамонька родная! Был, а теперь не стал?