Уго Чавес

Много позже Эрма рассказала, что иногда в тюрьму к Уго ездила её дочь Менкис, и он показывал ей письма, которые писали ему женщины. Как-то Менкис прихватила для матери одно такое послание: «Смотри, что пишут Уго!» Когда Эрма прочла письмо, у неё перехватило дыхание: «Не может быть, что всё это там происходило!» Чашу терпения Эрмы переполнило интервью Чавеса для радио, которое он дал в июле 1993 года. Уго говорил о своей счастливой семейной жизни с Нанси, но Эрма знала, что это было неправдой. Ещё в 1988 году он хотел развестись с женой, но из-за детей никак не решался на этот шаг. Прослушав интервью, Эрма поняла, что Уго, не скупившийся на комплименты для Нанси, следует рекомендациям советников: национальному герою говорить о своей семейной жизни надлежало только в идеальном свете. Какой же он лицемер и обманщик! Чтобы поставить крест на отношениях с Уго, Эрма написала ему гневное прощальное письмо. Она собиралась отправиться в Яре и вручить его Чавесу лично. Потом порвала письмо и выбросила. Лучше встретиться с матерью Уго и высказать ей всё, что она думает о её сыне.

Эрма так вспоминала тот разговор с матерью Чавеса: — Сеньора Елена, это последняя подлость, которую мне сделал ваш сын. Больше у него не получится. Потому что ни в этой жизни, ни в другой я не дам ему возможности снова оскорбить меня.

Грузная женщина заволновалась, крепко схватила Эрму за руки, на глазах у неё появились слезы: — Дочь, я умоляю тебя, не бросай моего сына! Пойми, он сейчас несвободен. Дождись, когда это всё пройдёт. Я обещаю, что буду твоей союзницей, вы помиритесь, у вас всё будет хорошо.

Эрма была непреклонна: — Нет, сеньора Елена, для меня то, что он сказал по радио, — момент истины. Мне всё стало понятно. Я решила: это конец! Подытоживая историю отношений с Чавесом, Эрма высказалась сурово: «Если ты не способен достойно решить домашние проблемы, самые простые — своей семьи, тем более не сможешь справиться с проблемами крупными».

Эрме не раз задавали вопрос, не смягчит ли она своего отношения к Чавесу, если он признает, «что совершил некоторые ошибки» по отношению к ней. Она считала это невозможным: «Для меня он умер 28 июля 1993 года. И когда кто-то умирает, ты его оплакиваешь, а затем преодолеваешь его смерть. Мой разрыв с этим человеком — окончательный».

Разрубив гордиев узел личных проблем, Чавес с головой погрузился в политику. Для начала он призвал сторонников воздержаться от участия в предстоящих выборах губернаторов. Не все последовали его призыву, среди них Франсиско Ариас, который объявил о намерении бороться за пост главы штата Сулия. Конфликт между двумя яркими фигурами мятежа 4 февраля вновь выплеснулся в СМИ Венесуэлы. Ариас блестяще провёл избирательную кампанию и добился успеха: стал хозяином самого богатого нефтяного штата.

В ту пору Чавес находился в процессе поиска не только идеологической и политической платформы, но и собственного «имиджа». Время красной рубашки и красного берета на фоне многотысячных манифестаций ещё не настало. Вначале он предпочитал традиционный облик политика с национальными корнями: шляпа с широкими полями, костюм «лики-лики» светло-бежевого цвета, ботинки в стиле «льянеро».

По мере расширения полезных связей, увеличения числа приглашений на телевидение, поездок за рубеж Чавесу пришлось изменить свой look, он стал носить костюмы «западного покроя». Цепкая венесуэльская пресса пыталась уличить Чавеса в том, что он заказал несколько «троек» в мастерской «Клементе», самой дорогой в столице. Он не стал отрицать очевидного факта, резонно заметив, что в качестве политика должен достойно представлять страну. Обращение к «Клементе» вызвано предстоящей поездкой в Лондон, где костюм лики-лики будет выглядеть слишком экзотично. «У меня есть одежда для каждой ситуации, — разъяснял Чавес своё отношение к стилю одежды, — для официальных встреч с иностранцами — костюм с галстуком, для концертов народной музыки — “лики-лики”, а на случай нежелательных потрясений в нашей стране я берегу военную форму. Если потребуется, снова надену её и пойду в бой».

В первые месяцы «после Яре» Чавеса часто показывали по телевидению: модный персонаж! Он изучал записи своих выступлений, анализировал жестикуляцию, манеру говорить, наиболее выгодные ракурсы показа. «Я слишком скованно держусь перед камерой, а когда говорю, то выгляжу так, словно обороняюсь или оправдываюсь» — так он определил недостатки своего телевизионного облика. И сделал вывод: «Надо приобрести такую степень уверенности, раскованности и доверительности в обращении к телезрителям, чтобы они воспринимали это как общение один на один, глаза в глаза».