Угодный богу

– Успокойся, божественный! Он еще очень молод, чтобы мыслить самостоятельно, а правила, внушаемые ему в храме, для него пока единственный закон, которому он следует.

– Ему уже шестнадцать! – продолжал горячиться фараон. – А сколько ему будет, когда он станет жрецом? И кому я передам Египет? – Амонхотеп в ярости вскочил с трона и резко обернулся к царице. – Кто сменит меня?

– О, божественный супруг… – начала царица.

Но он перебил ее:

– Мне известны планы этих служителей бога! Они на протяжении долгих лет рвутся к власти. Жрецы всегда хотели диктовать Египту свою политику и даже смеют навязывать фараону собственные пожелания, кого бы они хотели видеть на троне его могущественного государства. Я чувствую, они подбираются все ближе, сжимая меня кольцами, как змея, и вот-вот возьмут за горло… – он прошел к трону и устало опустился на него. – Боюсь, мой наследник утерян для Египта навсегда.

– Почему? – царица испуганно взглянула на него.

– Он станет не властителем, а жалким исполнителем воли жрецов, – через силу проговорил фараон. – Он уже сейчас – их раб!

– Успокойся, божественный! – царица кошкой ластилась к ногам повелителя. – Неужели ты думаешь, Амонхотеп позволит, чтобы им кто-то повелевал?

Ее руки продвигались вверх по ногам супруга, каждое движение выдавало желание, страсть изголодавшейся по ласкам женщины. Но фараон, поглощенный ходом своих мыслей, этого не замечал.

– Я ничего не знаю, – казалось, владыка говорит сам с собой. – Я никогда не понимал и не любил его. Но он всегда был умен. И только это заставило меня объявить наследником его.

– Амонхотеп – единственный из твоих детей, действительно достойный этого! – царица улыбнулась, приподнимаясь на колени и глядя в глаза мужу; ее рот был полуоткрыт, а дыхание участилось.

– Я собирался объявить наследником старшего сына, но боги призвали его к себе раньше, чем я успел это сделать, – не замечая нежности царицы, продолжал фараон. – Да, у меня много женщин, еще больше – детей, но никто из них не может претендовать на трон.

– Что ж, – невинно вздохнула царица, вплотную приближаясь к лицу властелина Египта. – Двадцать пять лет твоего мудрого царствования ты плохо заботился о наследнике.

Эти слова пощечиной ударили фараона.

Он с трудом выдержал паузу, после чего медленно отстранил от себя царицу и угрожающе произнес:

– Как ты, моя супруга, осмелилась вымолвить эти слова? – взгляд его горел яростью. – Разве я обижал тебя или забывал о тебе хоть на миг? Все эти годы в сердце моем не было другой женщины.

– Почему же ты не приходишь ко мне? – царица потупилась, ее руки скользнули по коленям фараона. – Я живу одной надеждой на встречу.

Но он оставил ее жест без внимания.

Ледяным взором он взглянул на царицу:

– Я слишком люблю тебя, чтобы ранить твое сердце.

– Чем ты можешь его ранить? – она медленно встала. – Я не питаю ненависти к тем женщинам, которых ты любишь. Я все понимаю – таков закон.

Она предприняла новую попытку. Ее длинные худые кисти скользнули по правой руке фараона и легли на плечи.

– Ты сделала все, чтобы у меня не было другого наследника, кроме Амонхотепа, – не глядя на жену, произнес фараон.

– Что я слышу?

– Да, моя бесценная сестра! Ты стара и бесплодна.

Царица оцепенела от брошенных слов.

– Да, да, драгоценность моего сердца, – грустно улыбнулся ей фараон. – Ты была неспособна к деторождению уже после появления нашего первенца, – он продолжал улыбаться и равномерно кивать головой, глядя в глаза растерявшейся царице, пока та искала подходящие слова.

– О, божественный! – наконец вымолвила она. – А как же наследник?

– Для меня до сих пор загадка, каким образом ты смогла его зачать, – повелитель убрал руки жены со своих плеч. – Лекари, лучшие в Египте, отрицали такую возможность. Никто не думал, что ты сможешь пополнить род фараонов, и я начал свыкаться с мыслью, что мне придется расстаться с тобой, моя божественная супруга.

– О, Амонхотеп! – царица стояла недвижима, руки висели плетьми: голос фараона убивал ее силы.

– Ты сама все помнишь, – продолжал властитель Египта. – Да, да, ты действительно могла исчезнуть тогда из моего дворца. Но тебя спас он, наш сын Амонхотеп. А может, – владыка быстро взглянул на супругу. – …Он и не мой сын?

Царица роняла слезы из широко распахнутых глаз прямо на сверкающий пол и молчала.

Повелитель же погрузился в воспоминания:

– Он был омерзительно уродлив, но мысль, светившаяся в его нечеловеческих глазах, пронизывала, проникала в самую суть, жалила душу. Он лежал в колыбели и изучал меня, словно что-то знал обо мне такое, чего я и сам за собой не замечал, – фараон замолчал на мгновение, а потом добавил. – И вот с тех пор у тебя нет детей. Может, такова воля богов?

Он вновь повернулся к царице:

– Скажи, какая польза от коровы, не дающей молока, даже когда это священная корова? – он окинул взглядом супругу и невесело усмехнулся. – Ты состарилась, моя божественная. И ты покинешь меня. Сегодня. Такова моя воля и государственная необходимость.

Царица испустила вопль и схватилась за голову.