Экс и генерал армии Г. хорошо понимали друг друга. Они были людьми одной генерации и знали правила игры. Поэтому Экс даже спрашивать не стал, почему Г. приказал отправить очередную партию истребителей, несмотря на предупреждение ЦРУ. Он знал почему. Угроза для жизни Ермакова не; играла в этом решении никакой роли. По этому контракту уже было проплачено двести миллионов долларов. О том, чтобы вернуть предоплату, и заикаться было нельзя. Этот кулак не разжимается. И даже помыслить было невозможно об отказе от контракта. Президенту было доложено, что разработана программа, которая позволит получить дополнительные миллиарды долларов от торговли оружием. Он дал добро. Не вникая в детали. Вникать в детали таких программ — не президентское дело. А теперь что? Прийти и сказать, что мы малость погорячились? Чистое самоубийство.
Поэтому Г. поступил так, как на его месте поступил бы и сам Экс: он отправляет «Мрию», а если поставку действительно перехватят цэрэушники — это проблемы тех, кому поручено обеспечивать секретность и безопасность торговли вооружениями. Не справились — с них и спрос. Это была нормальная логика чиновника, отвечающего только за свой участок работы. И любой другой чиновник, даже самого высокого ранга, ее поймет.
Но главная причина была в другом. Ее знал Экс. Ее знал Г. Они не говорили об этом. О таких вещах не говорят. Оба знали, и этого было достаточно. О таких вещах стараются даже поменьше думать. Чтобы не сглазить. И чтобы случайно не выдать своих мыслей.
Появление в Потапове неизвестного диверсионного отряда и его чрезвычайно агрессивные действия спутали все карты. И самое непонятное было — от кого исходит это противодействие.
Г. попытался навести справки через своих людей в Министерстве обороны. Никто ничего не знал. Ничего не знали и в ФСБ. Помощник президента, курирующий спецслужбы, попытался получить информацию у начальника УПСМ. Но и для генерал-лейтенанта Нифонтова, судя по его реакции, сообщение о взрыве «Мрии» оказалось полнейшей неожиданностью.
Возможности Г. были исчерпаны. Это и заставило его обратиться к Эксу, хотя он и понимал, что тем самым признает свою подчиненность. Но ситуация была слишком острой, чтобы думать о таких тонкостях.
* * *
…Экс сразу вычленил из проблемы главное. Главное было не в том, чтобы узнать, чьи люди устроили диверсию в Потапове, а в том, чтобы исключить возможность новых диверсий. Кто и для чего взорвал «Мрию» — этим можно будет заняться позже.
По всему выходило, что источником противодействия может быть только Управление по планированию специальных мероприятий. Было совершенно непонятно, каким образом они могли проникнуть в эту сверхсекретную систему, прорвать информационную защиту. Еще более непонятно, откуда у них диверсионный отряд.
УПСМ было аналитической службой, в его подчинении не было силовых подразделений, а собственный оперативный отдел был слишком малочисленным, чтобы осуществлять такие операции своими силами. При необходимости они могли привлекать спецподразделения ФСБ или Минобороны, но этого нельзя было скрыть — согласования всегда оставляют след. Сейчас этого следа не было.
И все-таки УПСМ. Больше некому.
Экс решился. Он поедет к начальнику УПСМ и поговорит с ним. Да вот так. Просто поедет и просто поговорит. Он не смог бы этого сделать в качестве председателя правительства. А сейчас — почему нет? В положении отставника были и свои преимущества.
* * *
Въезжая во двор старого дворянского особняка, на проходной которого красовалась вывеска "Информационно-аналитическое агентство «Контур», он вновь почувствовал себя аль-Рашидом. Хотя, возможно, для генерал-лейтенанта Нифонтова, который спустился в холл, чтобы встретить необычного гостя, его инкогнито не было секретом. В УПСМ работали сильные аналитики, они вполне могли просчитать ситуацию. Ну, тем лучше, это упрощало задачу.
— Спасибо, Александр Николаевич, что нашел для меня время, — проговорил бывший премьер, отдавая плащ порученцу и пожимая руку начальнику управления.
— Было бы очень странно, если бы я его не нашел, — любезно ответил Нифонтов. — Прошу.
Он был в штатском. До этого Экс видел его только в генеральском мундире и не выделял среди маршалов и генералов армии, с которыми ему приходилось иметь дело.
Он давно заметил, что все военачальники, переодеваясь в цивильные костюмы, становились словно бы мельче, невзрачнее, теряли вместе с мундиром свою значительность. Про Нифонтова сказать этого было нельзя. Прекрасный темно-серый костюм сидел на нем как на дипломате. Впрочем, немудрено. Прослужи полжизни военным советником и руководителем резидентур в Африке и на Ближнем Востоке — поневоле научишься носить и костюмы и смокинги.
— Симпатичный у вас особнячок, симпатичный, — оценил Экс, поднимаясь по мраморной лестнице и проходя в кабинет. — И кабинет у тебя симпатичный. Ты говоришь — странно, — продолжал он, разыгрывая из себя политического пенсионера.
— А вот некоторые так не считают. Некоторые стали очень занятыми. Некогда им, даже минуты нет на разговор с отставником. А о чем разговаривать с отставником?