Угол белой стены

- Вы говорите: Сенька - мелочь. Вы для нас, извините, тоже мелочь. Нам нужен тот, Борисов, как вы его называете. И мы его найдем. Будьте уверены. С вашей помощью или нет, все равно. Вот только вам, Семенов, это не все равно.

- Я же понимаю, понимаю,- забормотал Семенов.- Пропади все пропадом. Мне бы только жить, дышать. Мне бы только выздороветь. А врачи… Разве это врачи?… Они ничего не гарантируют.

- И я вам ничего не гарантирую. Все решит суд. Но если хотите надеяться хоть на какое-нибудь снисхождение, надо его заслужить. Пока вы его ничем не заслужили. Хотите жить? Хотите дышать? Быть здоровым? А я хочу, чтобы жили, дышали, были здоровыми те мальчишки, которые купили у Сеньки вашу отраву! Мы их задержали. Но пока вас тут лечили, этот ваш Борисов…

- А кто он мне?! Брат, сват, компаньон?! - в от чаянии воскликнул Семенов.- Почему он мой?! Я его знать не знаю! Я его видеть не хочу!…

- Все верно, - согласился Лобанов, закуривая и ломая о коробок спичку.- Видеть вам его и не требуется.

Семенов дрожащей рукой вытер со лба испарину и упавшим голосом произнес:

- Что же я могу теперь сделать? Я ничего больше не знаю, я болен, я устал…

- Кое-что вы можете,- с ударением произнес Лобанов, делая короткую затяжку.- Например, вы можете сегодня вечером… встретить племянника от дяди.

Он ожидал испуга, удивления, думал, что Семенов вскрикнет от неожиданности. Однако ничего этого не произошло. Семенов лишь еще больше съежился и пробормотал:

- Да, да, да… конечно. Я так и знал…

«Неужели он знал? - с беспокойством подумал Лобанов.- Но это означает…» - И резко спросил:

- Откуда вы знали?

Семенов в испуге посмотрел на него и прижал бледные руки к груди.

- Это должно было случиться, должно… рано или поздно. Он же не знает, что меня постигло… такое не счастье. Он же не знает, что Тамарка, эта дрянь… и вообще он ничего не знает.

- Пожалуй,- недоверчиво произнес Лобанов.- Ну, а кто же приедет, Иван? Или… как звали второго?

- Карим…

- Но ведь никого другого вы не знаете?

Семенов задумчиво покачал головой:

- Не знаю…

- Ну вот, видите. А теперь прочтите.

Он протянул Семенову бланк телеграммы. Тот осторожно, с опаской развернул его и пробежал глазами текст один раз, второй, потом взгляд его остановился, стал сосредоточен, и Лобанов, внимательно наблюдавший за ним, понял, что Семенов сейчас что-то обдумывает, на что-то, возможно, решается.

- Где их надо встречать? - сухо спросил Лобанов.- И когда?

- На вокзале… поезд тридцать восьмой…

- Это точно? Вечером прибывает и самолет.

- Точно…

- Хорошо. Вы не откажетесь поехать на вокзал?

- Не откажусь,- тихо произнес Семенов, все еще не отрывая глаз от телеграммы, и вдруг встревоженно посмотрел на Лобанова.- А врачи… они пустят?

- Мы договоримся.

- Тогда я встречу… Мне теперь уже все равно…

- Нет, Семенов, вам не все равно. А теперь идите и отдыхайте. Мы за вами заедем.

Семенов тяжело поднялся, запахнул полу халата и, шаркая тапочками, понуро направился к двери.

Когда он вышел, Лобанов подумал: «А все-таки на аэродроме мы тоже приготовим встречу. И на квартире у тебя тоже. Да, да. Мало ли что может случиться».

Он встал, потянулся, неторопливо закурил и прошелся, по комнате. Потом взглянул на часы. Ого! Надо было действовать. И все еще раз обдумать с ребятами, все предусмотреть. Он неожиданно вспомнил, как еще боцман Трофим Приходько с «Архангельска» когда-то говорил им: «Моряк всегда моряк, и бури бывают всюду, братишки». Эх, Трофим, Трофим. Таких бурь даже ты не знал. Ну что ж. Пока что полный вперед! «Моряк всегда моряк»,- с удовольствием повторил он.

* * *

К вокзалу подъехали, когда совсем стемнело. Семенов, нахохлившись, сидел на заднем сиденье, надвинув на лоб шляпу и подняв воротник модного драпового пальто. Пушистый шарф укутывал его шею да самого подбородка. Возле Семенова расположился Володя Жаткин. Лобанов сидел рядом с водителем.

Когда машина остановилась перед ярко освещенным вокзалом, Лобанов посмотрел на часы:

- Так. Значит, до прихода поезда еще пятнадцать минут. Подождем в машине. А ты узнай,- он повернулся к Жаткину и неопределенно пошевелил в воздухе пальцами,- как там и что.

Жаткин толкнул дверцу и мгновенно исчез в толпе.

К вокзалу непрерывно подъезжали машины. Люди вокруг суетились, спешили, нервничали, многие с чемоданами, с тюками в руках, некоторые вели детей. Носильщики в белых фартуках грузили багаж на свои тележки. Напряженный гул висел над площадью, сплетенный из урчания автомобильных моторов, звона трамваев, чьих-то возгласов, шарканья тысяч ног, железного голоса репродукторов где-то высоко над головой и далеких паровозных гудков.

Кипящая, неумолчная жизнь, вся в движении, вся, словно на колесах, захлестывала до краев площадь, которая и сама, казалось, готова была сорваться с места и двинуться в дальний путь вслед за людьми.

Жаткин появился так же неожиданно, как и исчез. Он наклонился к Лобанову и тихо доложил через приспущенное стекло:

- Все в порядке.

- Пошли, Петр Данилович,- сказал Лобанов.

- Да, да, пошли,- заторопился Семенов, с трудом вылезая из машины.