Угол падения

– Bastardo ! – процедил сквозь зубы Тремито. Но без злобы, а просто потому что, несмотря на оказанную ему этим либерианцем помощь, Аглиотти все равно не питал к нему симпатий. Их отношения были сугубо деловыми и закончились после первой же сделки, пусть та и выдалась удачной для обеих сторон.

Стерев сообщение, Доминик активировал выданный ему Платтом сигнальный код – фигурально выражаясь, нажал кнопку звонка на воротах транзит-шлюза, – по которому креатор должен был определить, что Аглиотти разобрался со всеми проблемами и готов отправиться в Поднебесную на встречу со своей семьей. Встречу, за которую Аглиотти также обязался заплатить определенную цену. Но какой бы высокой она ни казалась Тремито, он и не думал торговаться, намереваясь выплатить положенное без остатка, сколько бы времени это ни ушло.

Да и что для него вообще представляло сегодня время? Длящаяся бесконечно лучшая неделя его жизни, когда Долорес и Серджио были действительно счастливы, а Доминик, глядя на них, даже начал надеяться, что такое может продлиться не одну неделю и не одно лето…

«Не в этом мире и не в этой жизни», – одергивал он тогда себя, изгоняя из мыслей несбыточные надежды. Вот и напророчествовал. Чтобы стать по-настоящему счастливыми, всем им пришлось умереть, а потом воскреснуть в Менталиберте, чтобы прожить вечность длиною в одну неделю. Или неделю длиною в вечность…

Доминик уселся на лавочку в каком-то маленьком скверике и сидел, погруженный в раздумья, до тех пор, пока поблизости от него не раздался голос креатора Платта:

– Синьор Аглиотти! Я получил ваш сигнал и прибыл как только смог! Надо полагать, вы утрясли все необходимые формальности и готовы вернуться в Поднебесную, как мы договаривались?

Доминик встрепенулся и посмотрел туда, откуда прозвучал знакомый голос. Морган стоял неподалеку в своем неизменном клетчатом пальто, опираясь на столь же неизменную трость, и довольно улыбался. При этом кончики длинных усов пижона приподнялись вверх, будто стрелки часов, показывающие десять минут одиннадцатого.

– Ну так что, вы готовы или нет? – нетерпеливо повторил свой вопрос Платт.

– Готов, – ответил Тремито, вынимая из кармана загрузочное досье – фактически душу – и вверяя его своему нынешнему Господу Богу.

– Что ж, раз так, тогда идемте. Долорес и Серджио вас уже ждут. – Креатор взял из рук Аглиотти черную коробочку и, сделав приглашающий жест, зашагал по алее туда, откуда пришел.

Тремито поднялся со скамьи и последовал за Морганом. Не оглядываясь. Именно так, как и нужно было расставаться с чудовищным прошлым, которое осталось за спиной Доминика Аглиотти…

Эпилог

Все-таки порой бывает приятно, когда человек, давший вам обещание, не сдерживает его. Особенно если речь идет об угрозе прикончить вас за первое же неповиновение приказу. Кому как, а я такое вероломство со стороны моего хозяина, креатора Платта, мог лишь приветствовать. Этот взбалмошный диктатор, что последние семь лет третировал меня изо дня в день, вдруг решил проявить неслыханную по его меркам снисходительность и даровал мне пощаду. И пусть сокрушаться о потере такой дерьмовой жизни, как моя, глупо, я все равно радовался. Наверное, потому что всегда любил жизнь, какие бы фортели она передо мной ни выкидывала.

Воскресив меня в уродливо-карикатурном теле робота – механического существа, коему было бы уместнее находиться в механосборочном цехе, а не в креаторском офисе, – Платт дал мне имя Людвиг – в честь своего любимого композитора Бетховена. В общем, сделал все возможное, чтобы заставить Арсения Белкина забыть самого себя и оградить его от тлетворных мирских соблазнов по радикальному библейскому завету. Тому, что был взят на вооружение сектами скопцов, истолковавших буквально слова Евангелия о вырывании искушающих тебя органов собственного тела. Морган поступил гораздо жестче: взял и разом лишил меня всех до единого телесных искушений, истребив на корню их источник.

В какой-то степени это и впрямь помогло мне сжиться с не подверженной человеческим страстям оболочкой робота. Для пущей гарантии креатору следовало бы вдобавок лишить меня воспоминаний, но «оскопить» бывшему преступнику память было уже не в силах Платта. Хотя он был уверен, что все же достиг на этом поприще кое-каких успехов. В чем я не стал его разубеждать, а наоборот, использовал легковерие гения себе на пользу и таким образом спас свою истинную личность, которую Морган всячески из меня изживал.