Уоллес Стегнер получил за роман "Угол покоя" Пулитцеровскую премию, и эта книга заслуженно считается вершиной его творчества. Лайман Уорд, пожилой человек, прикованный к инвалидному креслу, решает разобрать архивы своих дедушки и бабушки и воссоздать историю их жизни. Дед-инженер и бабушка, художница и писательница, были пионерами освоения Запада США. Но, пытаясь разобраться в перипетиях их судеб, Уорд помимо своей воли погружается и в осмысление собственной жизни.
Современная русская и зарубежная проза18+Уоллес Стегнер
Угол покоя
Wallace Stegner
Angle of Repose
Перевод с английского Л. Мотылева
© 1971 by Wallace Stegner. By arrangement with the Proprietor All rights reserved
© Л. Мотылев, перевод на русский язык, 2024
© Л. Мотылев, “От переводчика”, 2024
© А. Бондаренко, художественное оформление, макет, 2024
© ООО “Издательство Аст”, 2024
Издательство CORPUS ®
Я благодарен Дж. М. и ее сестре за позаимствованные мной материалы об их не столь далеких предках. Хотя я использовал многое из их жизни и характеров, я без колебаний переиначивал и персоны, и события ради литературных нужд. Это роман, в который включены избранные факты из их подлинной жизни.
Это ни в каком смысле не семейная история.
Часть I
Грасс-Вэлли
Теперь, думаю, они от меня отстанут. Родман явно приезжал в надежде найти свидетельства моей немощи – хотя как, будь обитатель этого дома немощен, ему удалось бы организовать здесь ремонт, перевезти сюда свою библиотеку и переехать самому, не возбуждая подозрений у своего зоркого потомства? На этот вопрос Родману трудно было бы ответить. Я не без гордости думаю о том, как я все это устроил. И он уехал сегодня восвояси, не разжившись даже подобием того, что он называет фактами.
Так что нынешним вечером я могу тут посиживать, слушая шорох магнитофонной ленты, тихий, словно электрифицированное время, и назвать в микрофон место и дату как бы возврата и как бы начала: Зодиак-коттедж, Грасс-Вэлли, Калифорния, 12 апреля 1970 года.
Вот заметь, мог бы я сказать Родману, который ни в грош не ставит время: я зафиксировал было настоящий момент, и тут же настоящий момент двинулся вперед. То, что я зафиксировал, уже покрыто витками ленты. Я заявляю:
И даже места, особенно этот дом, где сам воздух насыщен прошлым. Мои предки так же поддерживают меня тут, как поддерживает дом старая глициния, растущая у его угла. Глядя на ее лианы, дважды, а то и трижды обвившие постройку, думаешь – и, может быть, правильно думаешь, – что обрезать их, и дом рухнет.
Родман, как большинство социологов и как большая часть его поколения, родился без чувства истории. Для него это всего-навсего недоразвитая социология. Мир изменился, папа, говорит он мне. Прошлое ни о чем, лежащем у нас впереди, ничему полезному нас не научит. Может, учило когда‑то – или так казалось. Но не теперь.