Уголек

Для него самого, выросшего в горах, спуститься на дно пропасти при помощи одного лишь длинного шеста, а затем подняться, словно горный козел на вершину скалы, было детской забавой; но страшно представить, как беременная негритянка будет прыгать с камня на камень, рискуя сорваться, или цепляться за уступы скал, словно перепуганная мартышка.

— Вот дерьмо! — наконец буркнул он.

И тут заметил, что на него смотрят два огромных сверкающих глаза, и бодро улыбнулся.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он.

— Как беременная негритянка, умирающая от голода, которая провела ночь на вершине холма, вся в росе, — шутливо ответила Уголек. — Идем?

Сьенфуэгос кивнул, поднялся и швырнул в пропасть то, что осталось от его накидки из белых перьев.

— Думаю, нам это больше не нужно, — сказал он. — Толку от нее никакого, только спотыкаться.

Он подыскал в качестве шеста толстую ветку, шлепнул себя по животу, чтобы утихомирить урчание пустого желудка, и стал с дьявольской ловкостью спускаться.

Всё оказалось еще хуже, чем он предполагал, поскольку если когда-то и существовала тропа для паломников, ведущая на вершину горы, время, ветер и дожди стерли ее с лица земли, и канарцу пришлось прилагать все умения пастуха и силу Геркулеса, чтобы метр за метром спустить африканку вниз, к бурному ручейку, вьющемуся в ущелье.

В какой-то момент он поднял голову и заметил наверху, в точности там, где они провели ночь, маленький отряд вооруженных туземцев. Несмотря на расстояние, Сьенфуэгос пришел к выводу, что люди эти примитивные и дикие, с резкими жестами и огрубевшей кожей. Некоторое время дикари наблюдали за паломниками, и Сьенфуэгос был уверен: они дожидаются приятного зрелища, когда чужаки свалятся в пропасть.

Несомненно, это были те самые свирепые мотилоны, предпочитающие скрываться, пока паломники пересекали их территорию, но теперь они уже не считали нужным таиться, явив всю свою власть.

Чтобы покончить с чужаками, им достаточно было бы выпустить несколько стрел или просто скатить камень, но туземцы лишь неподвижно стояли, словно те самые деревья, на которые они вскарабкались, чтобы насладиться видом разбившихся о скалы путешественников.

Сьенфуэгос не стал рассказывать об увиденном Угольку, поскольку она наверняка бы разнервничалась и потеряла бы равновесие, и лишь глубоко вздохнул от облегчения, когда наконец скальный выступ укрыл их от взгляда индейцев.

В полдень они добрались до берегов мутного ручья и с удивлением обнаружили, что на его глинистых берегах, почти у самой кромки воды, гнездятся миллионы мелких и довольно уродливых птиц.

Несмотря на громкие крики разъяренных пичуг, путешественники бросились к гнездам и стали лакомиться крохотными яйцами, похожими на перепелиные, хотя от некоторых несло рыбой.

На следующий день, идя вдоль ручья в поисках места, откуда можно начать подъем, они наткнулись на обширную заводь, где собиралась вода, прежде чем упасть вниз пенным хвостом. Там оказалось столько рыбы, что достаточно было протянуть руку и схватить одну из них.

Наверняка именно по этой причине рядом сидело множество остроклювых птиц, нашедших здесь бездонную кладовую для заполнения желудков, да еще так близко от дома, что и крыльями не приходилось махать, чтобы прокормить выводок птенцов.

Канарец решил последовать примеру птиц и набраться в этом чудесном месте сил. Наверняка такого же мнения придерживались и другие паломники, поскольку то тут, то там на берегу виднелись старые кострища и даже развалины хижины.

— Мы могли бы подождать здесь рождения ребенка, — отважился предложить Сьенфуэгос после долгого купания в заводи. — Здесь есть рыба, яйца, мясо, а скоро поспеют лесные фрукты. Что нам еще нужно?

Уголек лишь подняла взгляд на вершину скалы, вырисовывающуюся на фоне угрожающе свинцового неба и сказала:

— Первым делом нужно подняться и попросить Большого Белого, чтобы он что-нибудь сделал для моего ребенка.

— И ты веришь, что самая обычная гора будет тебя слушать? — простонал Сьенфуэгос. — Брось! Все это сказки! Тебе никогда не приходило в голову, что все это — выдумки деревенских девиц, которым было нужно лишь одно: выжить тебя из деревни?

— Я думала об этом, — неохотно ответила она. — С прошлой ночи я только об этом и думаю, но не могу поверить, что Якаре это устраивало.

— Якаре ничего не знал о твоем походе.

— Это точно, — согласилась она. — Якаре ничего не знал о моем походе, — какое-то время Уголек играла с жучком, снующим туда-сюда по ее руке, после чего добавила: — Хотя я совсем не уверена, что он попытался бы меня остановить, — она покачала головой, словно пытаясь убедить в чем-то саму себя. — Я, конечно, хочу уверить себя в обратном, но в последнее время меня не покидает ощущение, что сначала он любил меня за то, что я не похожа на других женщин, а потом разлюбил за то же самое. Как же трудно быть единственной черной среди белых, — закончила она с отчаянием в голосе. — Очень, очень трудно!