Уголек

Сьенфуэгос был уверен, что лишь долгая пробежка в монотонном ритме, когда разуму нет необходимости командовать ногами, способна вывести из белоснежной ловушки. Он набрался мужества и превратился в своего рода бегуна-марафонца с единственной целью — добраться до границы леса и набрать сухих дров.

К счастью, снежный покров здесь был хоть и слежавшимся, но все же не слишком толстым, так что ноги не тонули в снегу, а бежать по ровной и гладкой поверхности было все же легче, чем попадать ногами в полузамерзшие лужи или перескакивать через чахлые кусты.

Вскоре он обнаружил, что главный враг — вовсе не замерзшая земля, не закоченевшие ноги и даже не сам холод, с которым он отчаянно боролся, стараясь согреться на бегу, а разреженная атмосфера, малопригодная для дыхания, какой она всегда и бывает на высоте больше трех тысяч метров на уровнем моря. Каждый глоток кислорода давался с большим трудом, обжигая легкие и вызывая мучительное удушье и неотвязный звон в ушах, отчего казалась, что голова вот-вот лопнет и разлетится на тысячу осколков.

По этой причине, когда наконец-то мертвая и отвратительная пустошь стала мягко понижаться к лощине, а снег — быстро исчезать, у канарца вдруг появились новые силы и вернулась прежняя ловкость. Он громко и ликующе вскрикнул, прибавил ходу и пролетел по склону, к первым деревьям, виднеющимся на горизонте.

Темное лицо Уголька уступило место в его памяти бледным чертам Ингрид Грасс, и он вдруг ошеломленно осознал, что на самом деле бежал ради спасения своей любимой. И потому, когда он наткнулся не невидимый камень и до крови разбил лодыжку, то даже не застонал.

Он будто не чувствовал боли, а также жажды или усталости, лишь страх, что не сможет вовремя взять под контроль собственный разум, превратившийся в машину, способную лишь двигать тело вперед.

Деревья тянулись к нему, словно огромные дружеские руки, будто стремясь защитить, и на миг он поверил, что судьба наконец сменила гнев на милость.

12

Сьенфуэгосу понадобилось более двух часов, чтобы восстановить силы.

Несмотря на то, что он упорно пытался идти вперед, ноги отказывались служить; видимо, долгий бег отнял все силы, и в итоге он был вынужден прислониться к дереву, рассеянно глядя в ту сторону, где возвышалась вершина высокой горы, куда он непременно должен вернуться. Как ни старался канарец собрать в кулак всю свою волю — увы, колени снова и снова подкашивались.

— А ну вставай! Вперед! — подгонял он сам себя, ухватившись за толстую ветку и помогая себе встать. Но едва он выпустил ее из рук, как снова рухнул мешком, будто ему подрезали сухожилия.

Это продолжалось до тех пор, пока из кустов неожиданно не выбрался броненосец с острой мордочкой и веселыми глазами, дважды фыркнул, пошевелив смешными ушками, без всякого страха наблюдая за измученным Сьенфуэгосом — видимо, тот казался ему чем-то вроде большой деревянной куклы, неподвижной и совершенно безопасной, поскольку зверь, забыв об элементарной осторожности, без всякого почтения принялся слизывать кровь с израненных ног человека.

Канарец пребывал не в том состоянии, чтобы испытывать к кому-либо жалость; и хотя он все же ощутил мимолетный укол совести за то, что вынужден обмануть доверие безобидного животного, но все равно протянул руку, как если бы собирался пожать зверьку лапу, и, крепко ухватив за костяной панцирь, в мгновение ока свернул ему шею.

Почти не сдвинувшись с места, он смог развести костер и водрузил на него тушу несчастного животного, а потом поддерживал несильный огонь, перевернув ее на спину, чтобы зверь зажарился в собственном соку в импровизированной сковородке-панцире, таков был вкуснейший рецепт купригери.

Плотный завтрак помог восстановить силы и вновь почувствовать себя живым, так что вскоре канарец сумел даже сделать несколько шагов, однако прошел целый час, прежде чем он отправился в обратный путь.

Он собрал валяющиеся вокруг сухие ветки, стянул их крепкими лианами в две огромных вязанки, выгреб яйца из найденных гнезд, не задумываясь о том, каким птицам они могут принадлежать. Больше всего Сьенфуэгосу повезло, когда он наткнулся на двух спаривающихся черепах; он связал им лапы и подвесил за шеи, как пару старых сапог.

— Хватит и на сегодняшний ужин, и на завтрашний обед, — усмехнулся он, потирая руки.

Правда, с таким тяжелым грузом он не мог бежать, и холод стал еще более страшным врагом, чем прежде; Сьенфуэгос взял из костра самую яркую головешку и отправился в дорогу, решив во что бы то не стало вернуться в пещеру до наступления темноты, несмотря на то, что ступни примерзали к земле.

Как ни труден был предыдущий бег, лишивший канарца последних сил, но обратный путь мог бы остаться в хрониках Нового Света как один из самых славных, но при этом безвестных подвигов; ведь едва ли кто-либо мог наблюдать, как хромающий гигант, задыхаясь и обливаясь потом, и при этом стуча зубами от холода, из последних сил бредет против ветра, шатаясь под его неудержимым напором и гадая, хватит ли у него сил сделать следующий шаг.