Уголек

Арик Киланянц Уголек

А зимой всегда жизнь кажется унылой. И по утрам из постели не вылезешь, и небо ниже и давит как-то по-особенному. Как будто не небо над головой, а наждачка, и ты ходишь по улицам, и весь согнулся в три погибели, лишь бы не терло голову, лишь бы без мозолей. А под ногами – зеркало льда, и в нём отражается вся эта серость, и ноги так и спешат разъехаться, и ты, будто на лыжах, ног не отрываешь, а на плечах – груз проблем так и гнёт к земле. Но выйдет солнце, прорвёт своим острым ярким лучом грязные, затёртые, словно наволочка в вагоне поезда «Москва-Владивосток» на пятый день пути, облака, и упрётся луч в зеркальные окна, и рассеется свет по улице, люди шеи вытягивают, глазами жадно на свет смотрят, надежда вроде появилась, и вспоминаешь сразу, что солнце-то всегда днём над головой, оно всегда светит, просто тучи сгустились, просто время такое.

А в автобусах душегубка. Мужики сидят, опустив головы, от экранов не отрываются. Боятся глаза поднять, а над ними с пакетами бабы стоят. И все как селедки в бочке. Трутся друг о друга и друг друга ненавидят, а если кто замешкался или весёлый дюже, так на него и рыкнуть можно: «Чего лыбишься, не видишь, тут люди на работу едут…» А ехать-то и не получается, пробки же. Машины в 4 ряда стоят, за рулём – хмурые лица, звонят многие, напряжённые: «Да в пробке я, опоздаю». А пешеходы на светофорах съёжились, ветер-то зимний, морозит. И всё это недовольство как желе, в нём тонут все.

А я не хочу так, я не буду как все. Я улыбаться хочу. От боли, от обиды, до слёз, смеяться буду. Главное, не как все, главное, не сдаваться. А иначе зачем жить-то так? Если на сердце есть хоть чуть-чуть радости, так ты поделись ей. Ты протяни руку человеку. Он же тоже небось хранит на душе этот уголёк, глубоко спрятал, так что и не видно, а как же… Он так слаб, его так упорно заливали болью и горечью, что ещё одна капля – и погаснет. И всё, конец человеку. Считай, что погиб. Нельзя без надежды, нельзя без радости.

Я в машине ехал и увидел в окно, что лежит человек, на земле лежит. У самой оградки вокзала центрального. У всех на виду, аккуратно так лежит, и рядом люди идут, таксисты стоят. А я же в машине ехал, но заметил, а через полчаса судьба меня снова туда занесла, случайно, не специально шёл. Смотрю, а человек всё лежит. Пригляделся: женщина. Да еще и босая. Сапоги рядом стоят, с небольшим каблучком, а из-под джинсов – подштанники на резиночках, за пальцы зацеплены, чтобы не поддувало. А город шумит, люди на обед бегут, таксисты в метре от неё стоят, зазывают приехавших пассажиров. А я растерялся. Подошёл на пропускной пункт охраны и говорю:

Вы знаете, что у вас человек лежит на входе? Босой.

А мне:

Нет, мол, не знаем, а где, покажите.

Я показал, сказали, позовут кого-нибудь. Я подошёл снова, спрашиваю:

Может, плохо вам?

Нет, – отвечает. – Хорошо мне.

Может, обуетесь, ноги-то мёрзнут.

Не буду я обуваться, мне в Лиски надо, – отвечает женщина неопределенного возраста. И в голосе её слышу обиду.

Я снова к охране, а мне говорят:

Так это её полиция вывела из здания, она пьяная.

А таксисты подсказывают:

Звони в полицию, пусть приедут, а лучше – сходи, у них рядом отделение.

Я и пошёл, дежурный выслушал меня и спрашивает:

И что мне надо сделать?

Я аж растерялся:

Это вы полиция, вы сделайте хоть что-нибудь, там ЧЕЛОВЕК лежит, может, она умирает, может, её ограбили.

Рожа смотрит на меня из маленького окошка и снова вопрошает:

И что вы от нас хотите-то?

Вы полиция!!! Спасите человека.

Ладно, сейчас вызову наряд.

Минут через пять пришли три бойца.

Да это Наташа, она с утра здесь, приехала из Липецка паспорт получать, мы уже с утра её проверяли, она бухая. И денег нет, – говорит один.

Наташа все так же лежит босиком у ног четверых мужчин.

Мне в Лиски надо, – надрывно хриплым голосом вопит она.

Полиция чешет репу.

А документы у неё есть?

Наташа полезла в карман и достала паспорт:

НА! Читай, – и кидает его под ноги стражам порядка.

Я же говорю, мы проверяли уже, – снова говорит самый молодой. – Мы и скорую звали. Они приехали, нашатыря дали и всё. Не забрали.

Наташа, обуйся или хочешь, чтобы ноги отрезали?

Наташа вытягивает ноги и тянет носочек:

НА, РЕЖЬ!!!

Минут 10 её уговаривают обуться и встать, она протестует:

Я никуда не пойду, мне в ЛИСКИ надо! Дайте уехать из вашего гребаного Воронежа, – вопит лежащая дама. Полиция почесывает затылки.

Я говорю:

Давайте, мы билет вам купим.

Я не верю тебе, – говорит она, – я никому не верю.

Её снова упрашивают встать, она против, говорит, купите билет и принесите

мне.

Это становится смешно: лежачая забастовка.

Мы купим вам билет, но вы обуйтесь и идёмте в кассу.

В итоге она согласилась, подняв под руки, полиция, придерживая её под локоток, ведёт в здание вокзала.