Но мне представилось, что половина из них погибнут, их тела остынут, смех умолкнет. Впереди их ждут годы мук и лишений. И столкнувшись с этим, они либо беспрекословно все примут, либо будут задавать вопросы, либо выживут, либо умрут. Тот, кто задает вопросы, обычно и умирает.
— Не похоже, чтобы они грустили по Барриусу, — слова вырвались у меня прежде, чем я успел сдержать себя. Я почувствовал, как рядом со мной напряглась Элен, точно вода превратилась в лед. Декс неодобрительно нахмурился, умолкнув на полуслове, и за столом воцарилось молчание.
— А с чего бы им грустить? — вмешался Маркус, что сидел через стол от нас вместе с Заком в компании дружков. — Этот подонок получил то, что заслужил. Мне бы только хотелось, чтобы это длилось дольше, чтобы он подольше помучился.
— Никто не спрашивал твоего мнения, Змей, — ответила Элен. — В любом случае, умер ребенок.
— Повезло ему, — Фарис приподнял вилкой неаппетитное варево и плюхнул обратно в железную тарелку. — По крайней мере, ему больше не придется это есть.
По столу прокатился тихий смешок, и разговор возобновился. Но Маркус уже почуял кровь, его злорадство, казалось, отравляло воздух. Зак пристально посмотрел на Элен и пробормотал что-то своему брату. Маркус не обратил на него внимания, уставившись на меня глазами гиены.
— Ты так расстроился сегодня утром из-за этого предателя, Витуриус. Он что, был твоим другом?
— Отвали, Маркус.
— Тоже проводил кучу времени в катакомбах.
— Что это ты хочешь сказать? — Элен потянулась к оружию, и Фарису пришлось взять ее за руку.
Маркус пропустил ее слова мимо ушей.
— Ты тоже собираешься дать деру, а? Витуриус?
Я медленно поднял голову.
Над нашими столами повисла тишина.
— Ты руководил караулом сегодня утром, не так ли? — продолжал Маркус. — Должно быть, ты встревожился, узнав, что предатель сбежал. Ты должен был поймать его. Скажи, что он заслужил это, Витуриус. Скажи, что Барриус заслужил свое наказание.
Это должно быть легко. Но я так не считал, вот в чем дело. Губы одеревенели. Слова не шли с языка. Барриус не заслужил того, чтобы его забили до смерти. Он был ребенком, мальчиком, запуганным настолько, что не мог остаться в Блэклифе, что рискнул всем, лишь бы сбежать.
Молчание постепенно распространялось по столовой. Некоторые из центурионов, сидевших за главным столом, начали посматривать на нас. Маркус встал. И мгновенно, точно течение быстрой реки, настроение присутствующих изменилось. Чувствовалось напряженное ожидание и любопытство. Сукин сын.
— Это поэтому твоя маска до сих пор к тебе не приросла? — не отставал Маркус. — Потому что ты не один из нас? Скажи это, Витуриус. Скажи, что предатель заслужил свою судьбу.
— Элиас, — прошептала Элен. Ее глаза молили.
— Он…
— Он заслужил это.
Я холодно встретил взгляд Маркуса, и он ухмыльнулся, будто знал, как дорого дались мне эти слова.
— Это было очень тяжело, ублюдок?
Я даже обрадовался, что он оскорбил меня — это дало мне повод сделать то, чего так сильно хотелось. Я ринулся на него с кулаками. Но мои друзья ожидали этого. Фарис, Деметриус и Элен тут же вскочили на ноги и удержали меня, заслоняя будто стеной проклятую ухмыляющуюся физиономию Маркуса.
— Нет, Элиас, — сказала Элен. — Комендант выпорет тебя за то, что ты начал драку. Маркус этого не стоит.
— Он — ублюдок…
— На самом деле ублюдок это ты, — отозвался Маркус. — По крайней мере, я знаю, кто мой отец. Меня не воспитывала горстка воняющих верблюдами кочевников.
— Ты — плебейская шваль…
— Старшие Мастера, — главный центурион подошел к нашему столу. — Какие-то проблемы?
— Нет, сэр, — ответила Элен. — Иди, Элиас, — пробормотала она. — Иди подыши. Я все улажу.
Кровь во мне еще бурлила. Я протиснулся к дверям столовой и вышел во двор, направившись к колокольне прежде, чем понял, куда иду.
Как, черт возьми, Маркус вычислил, что я собираюсь дезертировать? Как много он знает? Не так уж и много, если меня до сих пор не позвали к Коменданту.
Будь он проклят! Я близко. Так близко.
Я миновал двор, пытаясь успокоиться. Жара в пустыне спа́ла. Низко над горизонтом висел полумесяц, тонкий и красный, как улыбка каннибала. Вдали тускло сияли огни Серры, десятки тысяч масляных ламп казались ничтожными по сравнению с необъятной чернотой окружающей пустыни. На юге пелена дыма приглушала блеск реки. Повеяло запахами стали и кузницы — главные запахи города, известного исключительно своими солдатами и оружейными мастерскими.