Угольки

— Ты права. Несправедливо, что тебе приходится жить вот так. Тебе нужны люди. Мы попробуем найти их тебе, как только сможем выходить.

Я честно не могу поверить, как он настолько неверно трактует то, что я пытаюсь сказать.

— Я не хочу других людей, чтобы говорить с тобой. Я хочу тебя! — мои щеки краснеют, как только я осознаю, что сказала.

Он несколько секунд смотрит на меня. Что-то сверкает в его глазах — буквально на мгновение, я даже не уверена, не померещилось ли мне. Затем он качает головой.

— Извини, ребенок. Я этого не хочу. Я терплю тебя лишь потому, что обещал Дереку.

Это удар. Это ощущается как физический удар. Так больно, что я отшатываюсь от него, а затем резко разворачиваюсь, чтобы выбежать из хижины. Мне нужно убраться. От него. Любым способом.

Он устремляется за мной и хватает за руку прежде, чем я добираюсь до двери.

— Не смей выходить на холод. Ты там погибнешь.

Я начинаю спорить, но по его лицу вижу, что он остановит меня силой, если я попытаюсь. Так что вместо этого я вырываюсь из его хватки и забираюсь в кровать, накрывшись одеялом.

Я застряла с ним здесь, и он только что ранил меня сильнее, чем кто-либо другой в моей жизни.

Я не могу убраться от него, так что притворяюсь, будто его не существует.

***

Следующие три часа проходят медленно, в мучительной тишине. Я пытаюсь читать, но едва осмысливаю страницы, пока перелистываю их, и понятия не имею, что происходит в истории.

Наконец, Кэл поднимается с кресла. где затачивал ножи (ни один из них сейчас не нуждается в заточке, но он все равно это делает), затем начинает надевать ботинки, куртку, шапку и шарф, который я для него связала.

Он собирается рубить дрова, а значит, меня наконец-то выпустят из этой комнаты.

Когда я надеваю свое хорошенькое рождественское пальто, он косится в мою сторону.

— Сегодня для тебя слишком холодно.

— Что?

— Слишком холодно…

Этот засранец реально планирует настоять, чтобы я осталась внутри.

— Если там не слишком холодно, чтобы ты выходил и рубил дрова, в которых мы не нуждаемся, то и мне не слишком холодно выйти на короткую прогулку. Выбери какой-то один вариант.

— Ты там замерзнешь насмерть.

— Если там реально настолько холодно, то и ты не можешь выходить. Я никогда не задерживаюсь надолго. Ты не можешь держать меня в доме как пленницу.

Он колеблется. По его напряженному лицу я явственно вижу, что он пытается решить, не остаться ли самому в доме, чтобы не пустить меня.

— Мне надо выйти, — добавляю я. — Кэл, мне это необходимо, — на мгновение я умоляю с тем же отчаянием, которое испытываю внутри.

После очередной паузы он мягко хмыкает.

— Ладно. Но сегодня всего на пятнадцать минут. Не больше.

— Ладно, — я оборачиваю мягким шерстяным платком шею и нижнюю часть лица. Затем натягиваю на голову вязаную шапку, так что видно только глаза.

Надев перчатки, я иду к двери.

— Рэйчел.

Это одно слово останавливает меня. Он почти никогда не зовет меня по имени. Он больше не зовет меня малышкой. В основном называет просто ребенком.

Я поворачиваюсь, чтобы взглянуть на него.

— Пятнадцать минут. Повтори.

— Пятнадцать минут, — отвечаю я и наконец-то выхожу за дверь.

На самом деле снега не так много. На земле выпало всего несколько дюймов. Проблема в том, что снег застыл сплошным полотном наста, так что ходить очень сложно.

Я направляюсь в лес, поскольку там наименее скользко и есть чем полюбоваться, и я делаю тяжелые шаги, чтобы проломить корку наста. Она такая прочная, что это удается мне лишь изредка и требует больших усилий, так что я в итоге отказываюсь от леса и выхожу на гравийную подъездную дорожку.

Тут тоже скользко. Я даже не могу пробить слой застывшего снега, так что прекращаю попытки и просто как можно аккуратнее иду по льду. Хотя бы на дорожке не приходится пробиваться сквозь деревья.

Дорога дается непросто, и Кэл не ошибся насчет того, как сегодня холодно. Воздух жалит тот небольшой участок обнаженной кожи между моей шапкой и платком. Прогулка такая сложная и дискомфортная, что я даже не знаю, зачем утруждаюсь. Может, чтобы доказать что-то Кэлу. А может, самой себе. В любом случае, я как можно точнее отмеряю семь минут, затем разворачиваюсь и направляюсь обратно по гравийной дорожке к хижине.

Идти вверх по склону холма сложнее, и я сильно сожалею о своих решениях, когда поскальзываюсь и балансирую на каждом шаге. Я не уверена, какая часть пути уже преодолена, потому что мои глаза больно щиплет, и тут я замечаю движение справа от себя в лесу.

Я смотрю. Естественно, я смотрю. Ни одно здравомыслящее существо не будет находиться снаружи в таких арктических условиях.

Мне приходится ступить в лес, чтобы понять, что породило это движение.

На небольшой поляне виднеется старое костровище. Я не могу представить, чтобы Кэл так паршиво его собрал, так что оно наверняка было тут еще до того, как он купил участок. По сути, это круг из камней, уложенных друг на друга, а сверху лежит ржавая металлическая решетка.

На решетке дергается маленькая птичка-кардинал — именно этот проблеск движения и цвета я заметила среди неумолимых серо-белых тонов мира.