Уголовная защита

Привожу дело, рассмотренное в нашем столичном суде 7 ноября 1907 года. Подсудимый сорвал часы с прохожего в три часа по полуночи в мае 1906 года. Его задержал городовой; тут же было еще трое полицейских; задержанный ругался, кричал, ударил одного городового, с другого сорвал револьверную кобуру. На суде была оглашена справка о судимости: в 1891 г. он отбыл наказание за кражу. Защитник высказал присяжным, что, по его мнению, улики не убедительны, но если бы они тем не менее признали преступление доказанным, он просит о снисхождении к подсудимому. Выполнил ли он свою задачу? В три часа ночи на севере в конце мая светло, как днем. Защитник имел полное основание потребовать, чтобы из вопроса о виновности было исключено указание на ночное время; одно это понизило бы наказание на две степени: вместо ч. 3 – 1 ч. 1643 ст. улож. Предварив об этом присяжных, он мог сказать: я совершенно уверен, что, согласно разуму закона и моему ходатайству, суд заменит в предложенном вам вопросе слово «ночью» словом «утром»; поэтому я не стану задерживать вас на этих определениях времени. В деле есть более важное для защиты обстоятельство. Вы, конечно, обратили внимание на необыкновенное поведение Петра Бабурова: его схватили на месте преступления, он буйствует, ругается, дерется с городовыми. Это или чрезвычайная наглость, или сильное опьянение. Что вероятнее? Он один, его задержали по подозрению в грабеже, и он лезет драться с четырьмя вооруженными полицейскими. Решайте сами. Он судился и отбыл наказание за кражу. Да, но это было семь лет тому назад, и с тех пор он жил честным трудом. Можно думать, что, если бы в это злосчастное утро он был трезв, он ни в каком случае не покусился бы на грабеж. Пьянство и прежнее хорошее поведение не оправдывают его, но, мне кажется, дают ему право на наше снисхождение.

Едва ли можно сомневаться, что присяжные отказали бы в этой скромной просьбе. Тогда суд мог бы перейти от 3 степ. к 5 степ. 31 ст., а понижение наказания на одну степень было бы обязательно. Таким образом, вместо наказания, угрожавшего подсудимому по обвинительному акту, т.е. вместо арест. отдел. на 3 или 3,5 года, он мог бы быть наказан не менее как на один год и не долее как на 2,5 года. Но защитник, как я сказал, не воспользовался этими благоприятными подробностями дела. Значение ночного времени для ответственности подсудимого было разъяснено председательствующим, и присяжные ответили согласно с этим разъяснением, но снисхождения не дали.

Уложение о наказаниях различает, как известно, два вида грабежа: с насилием и без насилия. В обоих случаях решающее значение для состава преступления имеет корыстная цель. Отрицание присяжными этого признака, как видно из приведенного выше (стр. 16) примера, низводит преступление на степень обыкновенного проступка (ст. 38 уст.) и каторгу или арест. отд. заменяет арестом. Нельзя не сказать, что следователи, прокуратура и обвинительные камеры судебных палат относятся иногда с непростительным легкомыслием к делам этого рода: пьяный буян выхватил бутылку водки, сгреб с лотка несколько яблок, сорвал шапку, платок с головы – все эти проявления озорства облекаются то в ст. 1643, то в 1642 ст. улож. К сожалению, и защитники не всегда замечают эти грубые ошибки и возможность блестящей победы.

Есть еще средний путь, но только в том случае, если (см. стр. 65) подсудимый ранее не судился по 1-й или 2-й ч. 1655 ст. улож. Это – требование дополнительного вопроса о краже. По внешней обстановке грабеж иногда мало отличается от кражи, и в этих случаях судьи охотно соглашаются на фикцию: подсудимый хотел совершить похищение тайно; он думал, что ни потерпевший, ни другие не видят его. Раз такая склонность существует в практике коронных судей, защита должна пользоваться ею. При этом можно указать присяжным, что в уголовном уложении разницы в наказуемости открытого и тайного похищения нет; грабеж и кража объединены в понятии воровства.

Конечно, переход к краже возможен не всегда. В обвинительном акте говорится: «14 июня 1906 г. в С.-Петербурге бывший студент горного института Александр Г. , возвращаясь домой со смоленского кладбища и выпив по дороге в ресторане две „сотки“ водки, немного охмелел и, сев на скамейку на бульваре по 7 линии Васильевского острова, задремал. Проснулся затем Г. лишь тогда, когда почувствовал, что с него кто-то снимает башмаки. Тогда Г. стал кричать и звать на помощь. Подошедший городовой Михаил Новосад, видевший, как с Г. были сняты башмаки, задержал на бульваре крестьянина Адама Л., который уже успел надеть на себя башмаки Г. , а свои собственные снял и поставил под деревом. Свидетели Николай Головкин и Александр Тихомиров удостоверили, что Л. на их глазах снял башмаки с Г., который находился в состоянии опьянения».