Уголовная защита

Далее свидетель показывает, что крестьяне составили приговор об удалении подсудимых из общества, но под ним подписались лишь десять или двенадцать человек, а остальные подписываться не стали. Защитник подхватил эти слова:

– Так что, этот приговор не имеет законной силы?

– Да, другие его не подписывали.

– А почему же они не подписывали его?

– А потому что подпишешь, так на завтрашний день у тебя ничего не будет; – свидетель берется за борт своей куртки. – Только это и останется.

Я назвал эти вопросы опасным пустословием. С точки зрения долга защиты их можно назвать не пустословием, а преступлением: вместо того чтобы поддерживать подсудимого, защитник топит его. Примите к сведению, читатель, что такие допросы повторяются в суде ежедневно.

Подсудимый обвиняется в краже из колониальной лавки; допрашивается приказчик. Защитник спрашивает:

– Что было найдено у подсудимого?

– Табак, колбаса, чай, окорок.

– Вы торгуете разными сортами чая?

– Да, разными.

– А кроме вашей, в Ямбурге есть другие лавки, где торгуют чаем, табаком, колбасой и ветчиной?

– Да, торгуют.

– Почему вы думаете, что это ваш товар?

– Потому что это такой самый, как у нас.

– Так что же? Почему вы утверждаете, что это ваша колбаса и окорок, а не чужие?

– А потому, что я очень хорошо узнал этот окорок; как он у нас накануне был обрезан, так он и был найден.

Перед уездными присяжными судится шайка конокрадов в одиннадцать человек. О настроении присяжных говорить нечего. Допрашивается бывший местный полицейский урядник; показание, естественно, губительное для подсудимых. Прокурор предлагает обычные вопросы.

– Гг. защитники?

Первый, второй, третий, четвертый отказываются от вопросов. Пятый спрашивает:

– Вы, кажется, сказали, что с тех пор, как участники шайки были арестованы, конокрадство в этой местности прекратилось?

– Да, это верно.

– Отчего же их раньше не арестовали?

– Да потому что не знали их. Когда узнали, тогда и переловили, а теперь и воровать некому.

Двое парней обвинялись в краже. Околоточный надзиратель окончил свое показание; прокурор не задает ему вопросов. Защитнику надо молчать; но он не знает этого и предлагает именно тот вопрос, который сознательно мог бы задать только враг подсудимых, вопрос, хуже которого нельзя придумать:

– Вы знаете подсудимых? Чем они занимаются?

– Как же не знать. Занимаются безработицей, пьянствуют, замечались в неблагонадежных поступках.

Кажется, это больше, чем нужно. Оказывается, мало. Защитник спрашивает:

– А вам приходилось когда-нибудь производить о них дознание?

– Как же не приходилось? Теперь в Кронштадте введено военное положение, так он нам в Ораниенбаум все свои помои выкидывает.

Подсудимый обвиняется в подстрекательстве к отравлению своего шурина. Отец отравленного дает безукоризненно беспристрастное показание. Один из защитников (присяжный поверенный) спрашивает:

– Не знаете ли вы, почему генерал Бутурлин не доверял своему зятю?

– Нет, не знаю. Он только сказал мне, что советовал своему покойному сыну не ходить с ним на охоту.

– Так что, это было бездоказательное заявление генерала Бутурлина?

– Я этого не знаю. У генерала могли быть основания, которых он мне не передавал.

– Во всяком случае, вам он этих оснований не сообщал?

– Нет, не сообщал.

Не ясно ли, что из всех этих вопросов и ответов присяжные запомнят только одно, действительно многозначительное обстоятельство: генерал Бутурлин считал, что ружье в руках его зятя могло быть опасным для его сына. Защитник продолжает:

– Вы раньше были уверены, что подсудимый не имел никако го отношения к отравлению вашего сына?

– Да, был уверен.

– А впоследствии вы составили себе другое мнение по этому поводу?

– Да.

– Скажите, пожалуйста, какие соображения заставили вас переменить ваше мнение?

Вот замечательный случай. Вместо того чтобы воспользоваться правом допроса для того, чтобы создать какие-нибудь выгоды для защиты, защитник требует, чтобы человек, у которого предательски убили сына, который сумел говорить об этом с благородной сдержанностью, с бесстрастием и тем приобрел уже безусловное доверие присяжных, от этого человека защитник требует обвинительной речи против подсудимого; не предлагает, а требует, ибо свидетель обязан ответить на его вопрос. Нужно ли прибавлять, что с первых же слов свидетеля ошибка делается очевидной, и защитник спешит задать свидетелю новый вопрос, чтобы отвлечь его внимание от предыдущего? Но ошибка уже принесла свои горькие плоды.

Нетрудно заметить, что в приведенных выше случаях свидетелям предлагались вопросы, без которых можно было обойтись. Несомненно также, что, если бы, прежде чем спрашивать, защитники взвешивали вероятные ответы, каждый из них сказал бы себе, что таких именно вопросов и надо избегать. Любой из них может склонить колеблющихся присяжных – конечно, в сторону обвинения. Остановитесь на этом, читатель. Вникните в опасность ошибки. Один неловкий вопрос может из защитника подсудимого сделать вас его врагом. Подумайте о своей нравственной ответственности и скажите себе, что в устах настоящого защитника не должно быть неудачных вопросов.