Уголовная защита

Степан Юрьев, пьяница-портной, исправно пропивавший каждый недельный заработок, украл у хозяина 600 рублей бумажками и золотом, прокутил 20 – 30 рублей, остальные отнес родственнику; тот оставил себе золото, зарыв его в сарае, а бумажки передал земляку, который зарыл их под мостом на Черной речке. Юрьев признал себя виновным; двое других утверждали, что действовали в добросовестном заблуждении, считая, что деньги принадлежали Юрьеву. Их защитники доказывали, что это объяснение вполне правдоподобно и требовали оправдания; защитник Юрьева доказывал, что он не знал, сколько украл, и также просил оправдание. Можно ли было говорить все это, не убедив себя предварительно, что среди присяжных нет ни одного здравомыслящего человека?

Положение подсудимого на суде нелегкое. Иногда он и готов сказать правду, да не умеет. Патрикий де-Ласси, осужденный по подавляющим уликам в подкупе врача к отравлению своего шурина, сказал суду: «Я несколько раз пытался говорить и всякий раз говорил прямо противоположное тому, что хотел сказать». Подумайте, какой трагизм в этом признании! И это слова человека, проявлявшего исключительное самообладание на суде. Что же должны испытывать другие? Бывают случаи, когда недостаточно убедить подсудимого в необходимости говорить правду; надо научить его высказать ее.

Начинающему адвокату следует также помнить, что подсудимый во многих случаях гораздо опытнее его. Вы не всегда можете требовать от него откровенности, но будьте всегда настороже, чтобы он не провел вас и не поставил в ложное положение на суде. Мне попало в руки письмо, написанное одним несовершеннолетним парнем на имя его приятельницы. Он обвинялся в грабеже с насилием. Письмо было перехвачено тюремным надзирателем и приложено к делу. Парень писал: «Уведомляю вас, Манечка, что я хотел вас и мать мою выставить свидетельницами; но я вас не выставил, потому что сейчас бесполезно; а я вас выставлю на суде; так что вы настаивайте на суде, что я все время работал; а спросят, а зачем я совершил кражу, то вы, Манечка, скажите, что с пасхи работы не было, и поэтому он находился, можно сказать, не евши; так что он просил у своей матери денег, чтобы ему было возможно прокормиться, но мать ему отказала, потому что она сама их не имеет, так как ей не только что мне давать денег, а даже не хватает прокормить младших своих дочерей. Я арестован за часы, а потерпевший показал (на дознании), что у него их сорвали с цепочкой, а у следователя показал, что сорвали у него их без цепочки; так что он сам путается; так что я ввиду его путаницы обязательно оправдаюсь, а просижу до суда не более как четыре месяца». Письмо это было оглашено на суде, и расчеты подсудимого, конечно, не подтвердились.

Подсудимый имеет право допрашивать свидетелей и давать объяснение по поводу их показаний; имеет право молчать и право последнего слова. Все это объясняется ему в начале процесса, и после этого многие председатели считают себя вправе забыть о его существовании или вспоминают о нем, как и прокурор, только тогда, когда представляется возможность предложить ему затруднительный вопрос. Добрая половина наших подсудимых молчит в течение всего судебного следствия. Это молчание само по себе невыгодно для подсудимого: у присяжных слагается впечатление, что он молчит, потому что ему нечего возражать. На самом деле они молчат отчасти под влиянием необычной и в подробностях непонятной для них обстановки, отчасти потому, что более способны к тупой покорности, чем к разумной борьбе. Среди говорящих подсудимых можно различать умных, неумных и грубых. Первые понимают дело не хуже защитника и прокурора и знают, что и как надо говорить; вторые только вредят самим себе: они никогда не умеют промолчать, а отвечают всегда неудачно; третьи, люди бывалые и озлобленные, отвечают дерзко на вопросы, спорят со свидетелями, часто обвиняют во лжи явно добросовестных людей и всем этим раздражают против себя судей и присяжных.