Уголовного розыска воин

— Я, мил человек, понимаю одно: деньги — вот что толкает людей на разное там усердие; деньги — это не только эликсир жизни, но и сама жизнь, — рассуждал Иванов. — Вот я скоро буду иметь много денег, я стану человеком; и друзья, что меня ждут, тоже станут людьми, а не диким волчьем, в кое они сейчас превратились. Ну а документы нам нужны для того, чтобы быть хоть кем-то, хотя бы Ивановыми на этой земле. Кто я? Вернее, кем я был? Скажу. Я Сысоев Сергей Ильич — офицер армии Его Величества, теперь уж не существующей.

— Я догадывался, — сказал Куратов словами Иванова (теперь уж Сысоева). — Зачем же пришли? Гадить нам, наверное...

— Нет, у нас цель совсем другая: я же говорил — деньги.

— У нас они на дороге не валяются.

— А у меня есть... спрятанные еще с тех давних времен.

«Вот, значит, зачем эти люди здесь появились, — наконец понял Куратов. — Но почему же тогда те, остальные люди, не отыщут эти деньги и не уйдут? Ах да, он ведь сказал: «У меня есть...» Значит, те не знают, где эти деньги спрятаны; Сысоев поэтому им так нужен!»

У деревни Куратов с Сысоевым расстались. Расстались молча, без слов, и каждый со своей надеждой: Сысоев отыскать свои деньги, а Куратов с надеждой, что встретится с ним.

* * *

Перед тем как напасть на сельсовет, налетчики договорились, что в случае если кто отстанет или по какой другой причине потеряет группу, то встретиться можно будет в первом зимовье хребта Карганат, что в двадцати километрах от Мироновки, в тайге. В зимовье группа обосновалась под предлогом заготовки орехов. В случае если группы не будет, то под нарами надо искать записку... Туда, в Карганат, и устремился сейчас Сысоев. Было темно, когда он подходил к зимовью. Сысоев боялся потерять еле заметную тропинку и спешил. Но вот запахло дымком, а вскоре показалось небольшое зарево от костра. А у костра сидели четверо, щелкали орехи и редко перебрасывались словами. Лица почерневшие, усталые и злые. Появление человека насторожило их; один тотчас же скрылся в зимовье, вероятно, за оружием. Но тут же они узнали своего товарища, и послышались удивленные возгласы:

— Вот это да!

— Да как это ты, Сергей Ильич, вырвался-то?

— С неба свалился, что ли?!

А он рассказал историю своего побега. Но умолчал о некоторых его деталях и о том, что «бежал» с ним сотрудник угрозыска.

Рано утром собрались в путь. Девочка, дочь Дремина, немного осмелевшая за эти дни, недоверчиво сторонилась нового и не стала отвечать, когда тот хотел с ней заговорить. Ее повел за руку бородатый мужик, Еремин, казавшийся здесь всех старше. Он, пожалуй, и верховодил у них, хотя не показывал этого. Говорили мало, видимо, отвыкли от длинных разговоров, скитаясь по лесу. К полудню вышли из кедрача, пошли по направлению к Чикою.

— Не запамятовал место-то? — в который раз уже спрашивал Еремин у Сысоева.

— Помню, — отвечал тот. — Надо только дойти до долины.

Из-за границы их пришло шестеро, все они когда-то «верой и правдой служили отечеству» сначала в царской армии, потом у Семенова, у барона Унгерна; а потом, когда рухнули их надежды «вернуться победителями», поползли кто куда. И вспомнил тогда поручик Сысоев, как удирал с бандой Унгерна; ему и сотнику Гришину поручили припрятать золотые вещички. Спрятали в низовьях Чикоя, а когда уходили в Монголию, то Гришина настигла красногвардейская пуля.

Путь был длинным, и девочка вскоре устала, шла, еле перебирая ногами, а потом захныкала.

— Надо бы ее отвести домой, — сказал Сысоев.

— Ближний путь, — буркнул Еремин, — вот попадется какое село, и оставим.

Сысоев взял девочку на руки, а потом тоже устал, но подменить его никто не захотел.

Переночевали в заброшенном охотничьем зимовье, а утром снова двинулись в путь. Был полдень, когда путники вошли в долину. Река ушла вправо к синим крутым сопкам. Яркое солнце заливало долину, было тепло и по-осеннему уютно. Под ногами шуршали пожухлая трава, свежеопавшие листья берез и осин; долина была словно выкрашена в золото; но эти яркие краски, этот ясный солнечный день не радовали путников — они были заняты одним: быстрее добраться до заветной цели, до спрятанных драгоценностей. На пригорке Сысоев остановился, посмотрел вдаль и на опушке березняка, острым клином скатившегося с горы в долину, увидел старую чабанскую стоянку.

— Наконец-то, — сказал он, переводя дыхание.

Домика уже не было, на его месте оказалось еле заметное пепелище. Но старый тополь, в двух шагах от которого был закопан сундучок, словно древний старик, стоял, наклонившись к пепелищу как к могиле.

Прежде чем искать сундучок, разожгли костер, заварили чай. Обедали в полном молчании, каждый думал о чем-то своем.

— Расходиться потом будем или вместе, скопом? — наконец проговорил Еремин.

— Без документов плохо, — сказал Сысоев.

— Доставать придется, может, покупать, — сказал рыжий человек по фамилии Евлахов.

— Думаю, надо разойтись — лучше будет, а с документами кто уж как сможет, — заключил Еремин.