Уготован покой...

Не бояться. Именно в эту минуту. Я заговорю. Обо всем. Ибо души их заснули. Спят себе в доме, охваченном пламенем. Эти жуткие старцы. Обмениваются пустыми остротами. Синагогальные старосты, исполненные самодовольства. Пошлые собственники. Угасшие души, которые едва не загасили и душу Иони, да только он поднялся и убежал от них. Он бежал из последних сил, бежал в горы, в ущелья, бежал, чтобы спасти от них свои светлые и ясные духовные принципы, бежал во имя справедливости. И дай Бог, чтобы умчался он от них на край света и никогда не возвращался. Рожи старых, разложившихся греховодников, бессильных мерзавцев, погрязших в хитроумных обманах и плетении заговоров. Их разъедаемые дурными болезнями, разжиревшие телеса, в которых бродит гниль и клокочет ненависть. Проржавевшие души сбившихся с пути евреев — тысячелетие пролетело с того дня, как в последний раз радовались они запаху моря или вглядывались в звездное небо, тысячу лет не замечали они ни восхода, ни заката, ни летней ночи, ни крон кипарисов, дрожащих в лунном свете. Заблудшие призраки, бессмысленно бродящие по земле, которая презирает сам дух этих отвратительных созданий, навечно чужих молчанию пастбищ, пустынь и моря, чужих шелесту листвы в закатный час и ароматам зимы, чужих самим себе, собственной мертвой плоти. Мертвецы, пожирающие своих детей, запутавшиеся в своих бесконечных расчетах, погрязшие в собственных вздорных эмоциях, омерзительные несчастные чудовища, опутавшие всех нас своей паучьей сетью. Они мертвее самых мертвых мертвецов. И вот на меня возложена миссия открыть им глаза, и я обязан сделать это еще сегодня, немедленно, сию же минуту. И если я снова буду выглядеть в их глазах свихнувшимся, психопатом, душевнобольным, мне это безразлично, я уж и без того достаточно унижался перед ними, словно бездомная собачонка, вымаливающая любви, унылой и безрадостной, нет любви в их сердцах, нет Бога в их сердцах, тьма и черствость в мертвых сердцах, умерло их милосердие, и все в них мертво. Один подобен человеку-горе, вялый, словно труп динозавра. А другой — эдакое чудовище: горилла с истрепанной головой льва на поникших плечах, с огромным брюхом, на ножках-спичках, с волосатыми руками неандертальца. И оба они древние тираны, угасающие с проклятьями на устах, ненавидимые и снедаемые ненавистью, покойники, трупы. И гнусным псом пусть будет назван тот, кто вынужден просить их любви, кто виляет перед ними хвостом, а я грохну кулаком по столу, я стану говорить с ними, да так, что стены побледнеют, я повергну их в изумление, я объявлю им, что уже все потеряно, и Ионатан, попросту говоря, бежал от них, спасая собственную душу, ибо ясно видел, что корабль идет ко дну. Ох, если бы у меня нашлась сигарета… Мне кажется, он опять уснул…