Уготован покой...

— А вот и горячий чай подоспел, — сказал Иолек. — И не говори мне нет,потому что я уже налил. Не серди меня. Вот тебе сахар. И лимон. А этого крепкого зелья подлей себе в чай или хлебни отдельно, из рюмки. А теперь, пожалуйста, размешай… Удостоверение личности у тебя с собой? И военный билет? Да не вскакивай ты, парень, я ведь не собираюсь немедленно проверять все твои документы. Я только спросил, при тебе ли они. Пей! А то чай стынет и коньяк выдыхается. Тут у меня не полицейский участок. Завтра, в конторе, рассмотрят твои документы и запишут все, что надо записать. Нет, кибуц не выдает удостоверения члена кибуца… А вот и Хава пришла. Хава, познакомься. Это Азриэль Гитлин. Прямо с неба свалился на меня этот парень-доброволец, который, возможно, наладит дело в гараже, а я от великого ума едва не спустил его с лестницы. Хава, дай ему, пожалуйста, пару носков из ящика: он весь вымок, еще немного — заболеет и он. После ужина мы пригласим его сюда выпить еще стакан чая и побеседовать о небе, земле и всем воинстве их, как сказано в Священном Писании. Это в некотором роде особенный представитель молодого поколения: он и поговорить может, и поспорить, и автомобиль починить, по его словам, умеет. Ведь в наши времена днем с огнем не найти юношу, который бы не превратился окончательно в скифа.

— Я, товарищ Иолек, — начал Азария, словно собираясь сделать сногсшибательное заявление, но тут же остановился и замолчал, потому что заговорила Хава:

— Вы играете на гитаре?

— Я… а… да… Немного. То есть много… Сыграть вам сейчас какую-нибудь коротенькую пьесу?

— Возможно, попозже, — предложил Иолек с насмешливой улыбкой, — скажем, после ужина. Впрочем, нет. Давайте перенесем и симпозиум, и реситаль на другой вечер, а нынче Хава отведет тебя — разумеется, после ужина — к Ионатану. Пусть познакомятся. Почему бы нет? Пусть поговорят о положении в гараже, а если получится, то и о других делах. В третьем ящике, Хава, лежит ключ от барака, где парикмахерская. Да. Комната парикмахера. Рядом с итальянцем. Там есть одеяла, раскладушка, керосиновый обогреватель. Парикмахер, к сожалению, приезжает к нам раз в шесть недель. А ты, парень, пока мы не найдем для тебя постоянное жилье, сможешь ощутить себя там пионером-первопроходцем — одним из тех, кто осваивал некогда эти края. А? Ты хотел что-то спросить? Спрашивай, парень, спрашивай, сколько тебе угодно, не стесняйся. Нет? Возможно, я опять ошибся. Мне показалось, что ты собирался задать вопрос. А может, это я собирался спросить о чем-то, да вот забыл о чем. Ну да ладно. Если не увидимся сегодня вечером, то завтра встретимся в конторе. Ты, парень, не вскочишь ли посреди ночи и не удерешь ли от нас пешком? Пожалуйста. Не отвечай мне, я ведь только слегка пошутил по-стариковски, а ты начнешь оправдываться и все отрицать. Не надо. Оставь. Да, вспомнил: возьми с собой несколько сигарет — на дорогу и на остаток вечера после ужина, ведь твои сигареты, я вижу, намокли под дождем. Кстати, что у тебя там, внутри? Скрипка? Гитара? В один прекрасный день мы отведем тебя к Срулику. Срулик — он у нас главный музыкант. А завтра утром, не забудь, явись ко мне в кабинет, в секретариат кибуца. Нет, не в связи с музыкой, а на предмет исполнения всех формальностей. Пока что в гараже управляется наш старший сын Ионатан. У него ты получишь все объяснения. Если тебе удастся его разговорить. А теперь — марш! Вы двое, отправляйтесь ужинать.

— Хорошо, — ответила Хава тихо и с какой-то сдерживаемой враждебностью. — Пошли.

Странная нежность вдруг заставила Иолека Лифшица улыбнуться и рассеянно сказать:

— Азария…

— Да, товарищ Иолек.

— Я надеюсь, что тебе будет хорошо здесь, у нас.

— Большое спасибо.

— И добро пожаловать.

— Большое спасибо вам, товарищ Иолек. Я, так сказать, не разочарую вас. Никогда. Ни за что на свете.

Хава вышла, и следом за нею вышел Азария, в своей потертой куртке, с рюкзаком и футляром.

Хава была маленькой энергичной женщиной с пепельными, подстриженными «под мальчика» волосами. Рот ее был крепко сжат, и на лице застыло выражение действенной, бескомпромиссной готовности творить добро. Жизнь, было написано на нем, вообще-то полна грубости, унижений и неблагодарности. Везде, куда ни кинь взгляд, негодяи и свиньи. Но, несмотря ни на что, я остаюсь на своем посту и исполняю свои обязанности безукоризненно. Я преданно служу идеям, преданно служу обществу, преданно служу своим ближним, хотя кому, как не мне и таким, как я, знать, что за клубок змей эти ближние, а об идеях пусть мне лучше не рассказывают — я уже все слышала, видела, все понюхала. Но пусть уж будет так…