Читаем Угрюм-река полностью

— Вот, Прохор Петрович, — начала Нина пресекающимся голосом, — заприходуйте эти десять рублей в свой актив. Еще заприходуйте две сохатины, две оленьи шкуры и двадцать белок. Все ваши доходы, конечно, приобретаются вами чистым, честным, не эксплуататорским путем. — Тут голос Нины принял явно издевательский оттенок. — Ну, а этот ваш заработок приобретен вами в условиях исключительной изобретательности и благородства. Вы облагодетельствованы сами, облагодетельствовали женщину, и на этой спекуляции вы сумели заработать золото. Впрочем.., я в вашей честности никогда не сомневалась… Ну-с?.. Червонец на блюде, шкуры в вашем кабинете. И.., оставьте меня в покое!.. — выпалив все без передышки, Нина закрыла руками лицо и быстро пошла прочь к себе в комнату.

— Нина! — вскочил Прохор. — И ты этому веришь?! Нина обернулась, вся затряслась и, комкая в руках платок, крикнула:

— Прошу вас оставить меня в покое! Прохор прижал к груди ладони, шел к ней:

— Ниночка! Клянусь тебе: это все ложь… Она смерила его холодным взглядом, с презреньем отвернулась от него и захлопнула за собою дверь.

Вбежала Верочка, она волокла за лапу плюшевого медвежонка и, выпучив удивленные глазенки, лепетала:

— Папочка, гляди, гляди!.. Мишка обкакался… У него под хвостиком животик лопнул…

Прохор не в силах улыбнуться. Он сказал: «Да, да.., совершенно верно», — надел картуз и вышел на улицу.

Наденька с приставом устроилась недурно. Дом хоть невелик, но обилен достатком в обстановке, посуде, пуховых перинах, тряпочках. Да, наверно, и порядочные деньжата где-нибудь припрятаны в подполье.

Прохор вошел в дом пристава широким, тяжким шагом и бросил картуз на стол. Так некогда входил его отец к своей Анфисе. Но там были проблески любви, здесь — настороженность лукавой Наденьки и неприязнь к ней бывшего ее владыки.

За окном чернел августовский вечер. Перед иконами горели три лампадки.

«Святоши, дьяволы», — с омерзением подумал про хозяев Прохор. Наденька спустила шторы. В движениях ее робкая суетливость. Она в догадках ломала голову: зачем пожаловал в неурочный час Прохор? Уж не положил ли он в мыслях опять приблизить ее к себе? Вот бы!.. Да провались он, этот гладкий боров Федор Степаныч, пристав, черт!.. Наденька украсила себя серьгами, золотое сердечко на груди повесила — Прохоров подарок, — напомадила губы, брови подвела.

Повиливая полными бедрами, сжатыми тугим корсетом, и выставляя вперед выпуклую грудь, она игривой кошкой подошла к столу, за которым сидел Прохор.

— По какому же дельцу изволили приютить, вспомнить Наденьку свою?

На красивом лице ее маска хитрости, бабьих плутней и коварства.

Прохор молча глядел на нее. Да, да, конечно же она…

— Бородавка… — подумал он вслух.

— Бородавка? — переспросила Наденька. — Я ее выведу. Доктор даже мне намек делал; «чик — и нету», говорит.

Болтая так, она внимательно разглядывала лицо Прохора, и вот — что-то дрогнуло в ее груди: Наденька попятилась, смиренно села в уголок, под образ.

— И ты и пристав у меня вот где, — очень тихо, но с внутренним упорцем проговорил гость и, сжав кулак, покачал им.

У Наденьки под стул подогнулись ноги. Она облизнула губы и спросила:

— Пошто же вы так запугиваете нас, верных слуг ваших?

Прохор закинул ногу на ногу и повернул к Наденьке голову.

— Я бы мог пристрелить тебя там, у кривой сосны. Ведь я не знал, что это ты, я тоже принял тебя за цыганку. Другой раз в маскарад играй, да по тайге не шляйся…

— Как не грех вам это… Какая цыганка? Что вы!..

— Ты взяла полпуда золота. Ты была не одна, я знаю. Я тоже стоял со свидетелем вблизи вас. Кроме того, Филька Шкворень отлично заприметил тебя по бородавке — Прохор тряхнул головой и, одобрив себя за явное, но убедительное вранье свое, улыбнулся одними зубами. — В таких случаях, Наденька, надо действовать наверняка, чтоб концы в воду. Разве у тебя не поднялась бы рука убить бродягу? А теперь вот.., влопалась.

Наденька сидела с видом обиженной невинности: она вся встопорщилась, как кошка пред собакой, вытянула губы, вытаращила с поддельным изумлением глаза. У нее не хватало характера устроить Прохору скандал с пощечиною, с визгом, с пустою клятвой сейчас же отравиться. Умишко ее тоже не блистал изобретательностью, чтоб бить по убийственным словам словами. Она вся растерялась, она не знала, что ей делать. Она была жалка в своем полном замешательстве.

— Только и всего, — почти весело сказал Прохор. — Я за этим и пришел. — Он встал, надел картуз и сказал Наденьке шепотом, по-страшному:

— Ну, теперь прошу меня не трогать… Чуть-чуть поосторожнее. Так и Федору Степанычу скажи… Не забудь, скажи. Поосторожнее, мол, с Громовым. А то иным часом я безжалостен бываю. Ну, до свиданьица пока.

Наденька тихо заплакала и, не отирая слез, проговорила:

— Все это вы придумали, чтоб обидеть нас… Врете вы.

— Вру? — и подошедший к двери Прохор остановился.

— Врете, врете, врете! — шипя и подступая к Прохору, плевалась, выпускала когти Наденька. Глаза ее стали хищными.

— Вру? — Прохор выхватил из кармана измятый розовый, с голубым ободком, конверт,

Перейти на страницу:

Похожие книги