Угрюм-река

— Ха! Вы уверены? А вот Прохор Громов говорит вам, что если б она посмела ввязаться, я бы ее вздул арапником и приказал арестовать. Идите, исполняйте то, что вам приказано ротмистром, и не суйте нос не в свое дело. Прощайте…

Прохор остался один. В окаменелой, неподвижности просидел битый час. Мысли, одна мрачней другой, одолевали его. Ему то и дело звонили по телефону. Он на звонки не отвечал и никого принимать не велел. Всю ночь провел без сна.

А этой ночью жандармским ротмистром, при участии мирового судьи, были арестованы многие выборные и уцелевшие члены забастовочного комитета.

Утром, чуть свет, известие о разгроме рабочих организаций разнеслось повсюду. В бараках, в казармах, в тайге, на заводах и приисках рабочие стали быстро гуртоваться. Собрания были крикливы. Возбужденная масса с негодованием выражала свою волю.

— Протасова нет, Абросимов тряпка, хозяин зверь. Идем, братцы, к прокурору!.. Пусть освободит наших выборных. Чем они виноваты? А?!

— Бей полицию! Бей жандармского барина! Бей пристава! — буйно орали приискатели. Но их останавливали:

— Еще, ребята, надо требовать заработанные деньги да паек. А нет — все ихние амбары расшибем! Нечего нам овечками-то прикидываться. Казаки со стражниками в нас не станут стрелять, а приезжих солдатишек мы в капусту искрошим.

В пять часов утра рабочие прииска «Нового» тысячной толпой повалили на прииск «Достань». Там уже шумели рабочие приисков «Веселенького», «Богатого», «Находки».

Подтягивался народ с механического и трех лесопильных заводов. На общем собрании решено идти к прокурору всем народом, всем миром и лично заявить ему, что подстрекателей к забастовке среди рабочих нет, что каждый из них бастует сам по себе, на свой страх и риск, а поэтому пусть прокурор немедленно же освободит всех арестованных товарищей.

В десять часов утра вся масса двинулась к главной конторе, в резиденцию «Громово».

Единая цель многотысячной толпы — подать прокурору «жалобную» докладную записку, а также вручить ему сотни четыре личных прошений.

По дороге к толпе примыкали землекопы, лесорубы, рабочие с мельниц, со шпалопропитного завода, с росчистей. Толпа росла.

В это же утро к хозяину явился робкий, встревоженный инженер Абросимов. У Прохора под глазами мешки, цвет лица изжелта-серый. Своего подначального он принял холодно:

— Что? С советами? Да что вы на самом деле! То один, то другой… Тьфу!

— Позвольте, Прохор Петрович, я еще рта не раскрыл, а вы уже… Да, знаете… положение аховое. Рабочие огромной толпой идут сюда.

— Плевал я на толпу, — запальчиво сказал Прохор, и мутные от бессонницы глаза его засверкали.

— Нет-с, Прохор Петрович, с огнем шутить опасно. И — позвольте вам доложить: третьего дня утром, с риском для жизни, я обошел семь бараков; Прохор Петрович, я говорил рабочим: «Ребята, становитесь на работы, а я даю вам слово уговорить хозяина, он постепенно исполнит все ваши требования…»

— Фига! Фига! — закричал Прохор; голос его хрипел, глаза прыгали. — Я вам приказываю, поезжайте сейчас же по всем баракам и говорите рабочим: «Подлец хозяин ни на какие уступки не пойдет!.. Подлец хозяин плюет на ваши требования!»

Поняли, Абросимов? И пусть они, сволочи, посмеют поднять открытый бунт. Пусть!.. Они тогда увидят, что мы-с ними сделаем. Я сам буду их расстреливать из собственных пушек!.. Бац — и мокренько… Вы, Абросимов, еще мало знаете меня…

Закусив прыгающие губы, инженер Абросимов понуро отошел к окну. К дому подкатил в сопровождении конвоя ротмистр фон Пфеффер. Он вошел в кабинет, гремя шпорами, браво, воинственно. Однако лицо его бледно, бачки топорщились.

— Идут?

— Идут, Прохор Петрович. Я приказал стянуть на бугор возле штабелей все вооруженные силы.

Из окна Абросимов видел, как бегут с ружьями солдаты, проехал на рысях отряд стражников, несутся собачонки, мальчишки, спешат бабы, старики.

— Карл Карлыч, милый, — начал Прохор протестующим голосом с нотками жалобы и стиснул в замок кисти рук. — Вот они, то один, то другой… Вчера даже поп приходил, отец Александр. И все словно сговорились: «Пойдите на уступки, пойдите на уступки!» Да не могу я, премудрые мои советчики, не могу!.. Я тогда сорву все мои планы. Если им дать потачку, не я буду хозяин, а они. И я — пропал. Понимаете — пропал!

— Любезнейший Прохор Петрович, — нетерпеливо перебил его ротмистр. — Время моих переговоров с вами кончилось. Сейчас — момент действия. Я имею директивы правительства пустить в ход вооруженную силу…

— Ну так и действуйте. Карл Карлыч. И действуйте…

— Да! Но я должен предуведомить вас, что толпа — в четыре тысячи с лишком, что толпа вооружена, моих же солдат девяносто семь человек-с.

— Что ж, трусите?

— Нет-нет! Нет-нет! — завилял глазами ротмистр и чуть попятился от Прохора. — Но я должен честно сказать, что ежели, боже упаси… Вы понимаете? Тогда нам никому не сдобровать, вы же поплатитесь жизнью в первую голову.