Угрюм-река

— Я получил записку от техника Матвеева. Он с поисковой партией по тайге бродит. Принес писульку зверолов, ходок. Прочесть?

Ей послышались в голосе Протасова нотки скрытого, оскорбляющего Нину, ликования. «Нет, не может быть. Нет, Андрей всегда и во всем правдив и честен», — подумала она и, спохватившись, торопливо сказала:

— Да, да… Пожалуйста, прочти. Впрочем, дай сюда.

Сегодня натолкнулся на странного человека-пустынника, — писал техник Матвеев. — Он пятые сутки сидит возле могилы своего товарища, утлого старичка. Из расспросов выяснилось, что у старцев три недели жил Прохор Петрович. «Душа его скорбит, — сказал мне пустынник. — Вразумить, облегчить его мы с братом не смогли: гордыня заела его. На прощанье грешник сказал: „Жить больше не могу ни с тобой, ни с миром“. Ушел и два раза выстрелил. Я искал потом прах его, не нашел. Может, зверь слопал».

Положив письмо, Нина опустила голову и стала крутить в руках носовой платок. Молчание длилось очень долго. Часы пробили десять.

— Я думаю, эта версия о смерти Прохора Петровича окажется таким же вздором, как и питерский анекдот, — проговорил Протасов. — Мало ль, что мог сдуру сболтнуть какой-то старичишка. Я уверен, что сердце ваше ущерба не понесет.

Заметив в его голосе теперь явную фальшь, Нина крутнула платок, углы рта ее нервно задергались.

— Расскажи, Андрей, что-нибудь веселенькое. Протасов с недоумением пристально посмотрел на нее сквозь пенсне:

— Веселенькое? Почему именно — веселенькое?

— Ну, что-нибудь… Ну, я прошу… — Щеки Нины покрылись красными пятнами.

— Ну, что ж… Ежели желаешь. Ну, например… — мямлил Протасов, продолжая недоумевать. — Например, дьякон Ферапонт кует цепь себе. В буквальном смысле — себе. Приказала Манечка. «Я, говорит, буду тебя, когда напьешься, сажать на цепь, как Трезорку».

— Очень смешно. Ха-ха, — не моргнув глазом и не слыша Протасова, чужим голосом сказала Нина.

— Или, например, блистательный Парчевский…

— Довольно о Парчевском! — вспылила Нина. — Вы слишком часто издеваетесь над ним.

— Это не издевательство, это — оценка человека по достоинству.

— Ревность?

— Ничуть. Мне это чувство незнакомо. В особенности по отношению к тебе.

— Вот как?! Напрасно. Во всяком случае, Протасов, мне надо побыть одной. Прощайте.

— Вы нервничаете?

— Да.

Она уходила прямая и гордая. Но ее сердце хромало, грудь волновалась: вдох и выдох фальшивили.

Протасов уронил пенсне, проводил ее растерянным взглядом и тоже ушел. Он злился на Нину, морщил лоб, кусал губы. Он все еще считал несвоевременным показать ей хранившийся у него документ против Прохора. А надо бы…

Нина прошла в свой кабинет, обставленный темно-синей кожаной мебелью в английском вкусе. За нею проследовал, виляя хвостом, толстый, разжиревший за время отсутствия Прохора волк. Нина опустилась в глубокое кресло, закрыла глаза. «Почему он такой нетактичный, этот Андрей?.. — думала Нина. — Почему он так торопит события? Слепцы, слепцы! И Парчевский, и он… Я люблю Прохора. Я и вдовой буду ему верна до смерти… Но Прохор жив, жив, я не желаю его гибели!»

Все эти отрывки мыслей, требующих длительного пересказа, мелькнули в голове Нины мгновенно. Затем — наступило второе и третье мгновение: «Я не могу быть женой Парчевского, внутреннее я предпочитаю внешнему. Но мне страшно быть и женой Протасова, потому что он выше меня по натуре и, главное, мы с ним разных дорог люди (второе мгновение мысли)». «Я Андрея люблю (третье мгновение мысли), я должна всем для него пожертвовать. А когда буду его женой, мое влияние одержит над ним победу». «А если моя жизнь с ним будет несчастна (четвертое мгновение), уйду в монастырь».

И общий, полусонный какой-то итог (плюс-минус):

«Я должна быть женой Андрея». И тут же, не размыкая глаз, вскрикнула: «Вы не смеете, вы не смеете, Прохор» — Подошел волк, поторкал мокрым носом в руку хозяйки. Но, утопая в путаных снах, она далече отсюда.

…Вдруг Нина очнулась: сердце ударило — «муж». Трещал телефон. То звонил Прохор Петрович с прииска «Нового». В его голосе — угрюмая ласковость. Он сказал: заночует на прииске, хотя с дороги он сильно устал, но очень важно решить здесь кое-какие вопросы, кое-кого «намахать», а уж завтра приедет, пусть жена распорядится вытопить баню — не ванну, а именно баню, — надо прожариться, надо выпарить вшей… («Что, что?!») Ну да, вшей, он в тайге нахватал их достаточно, а пока — доброй ночи…

Нина и смеялась и плакала. Боже! Как хорошо, что Прохор вернулся!

Нина крепким сном до утра почивала. Утром, в девять часов, ее все-таки подняли.

— Алло! — сонным голосом прокричала она в трубку.

— Настя, ты?