Угрюмое гостеприимство Петербурга

— Его величество припомнили мне случай, — как бы кстати произнес граф. — Когда вы с ним в предыдущий раз беседовали, он сказал, что скорее Зимний дворец сгорит в огне, нежели он позволит вам вести себя подобным образом.

— Стало быть, теперь он вполне может позволить мне вести себя достойно, — заметил старый князь.

— После этого пожара он, знаете, несколько спустил пар, — деликатно сказал Александр Христофорович. — И если бы вы захотели… вернуть его расположение…

— Христофорыч, посмотри на меня, — со смехом произнес старый князь. — В моих летах не сильно заботятся о чьем-либо расположении.

— А Петр Андреевич? — удивился граф.

Суздальский улыбнулся той своей улыбкой, которой он одаривал людей умных и проницательных, людей, разумеющих важные мелочи, но упускающих самое главное, — эту улыбку видели очень немногие. Александр Христофорович уже видел эту улыбку. То было двенадцать лет назад, в декабре двадцать пятого года. Тогда Андрей Петрович настаивал на военном трибунале, казни организаторов восстания.

«Среди них достойные, уважаемые люди!» — возмутился тогда Турчанинов. И Суздальский улыбнулся так же, как и сейчас. «Да, — говорила эта улыбка. — Но они нарушили закон. Как бы это ни было тяжело, их должно привлечь к ответу».

Вот и теперь. Как бы это ни было тяжело, но Суздальские угодили в опалу. И им не пристало лебезить перед царем.

Андрей Петрович до конца завтрака не сказал более ни слова, а после проводил графа в кабинет.

Коль скоро старый князь решил продолжить беседу за закрытыми дверями, вдали от слуг, которым Суздальский очень доверял, Александр Христофорович смекнул, что предстоит серьезный разговор.

— Мой век кончается, — произнес Андрей Петрович. — Мне пришло время отходить от дел.

Начальник Третьего отделения внимательно посмотрел на собеседника. Он понимал, что означали слова старого князя: это были крайне скверные новости.

— Обществу будет вас не хватать, Андрей Петрович.

— Ничего, справитесь, — махнул рукой Суздальский. — Сегодня здесь пройдет последнее собрание.

— Мы так привыкли к вашим теплым стенам…

— Привыкнете к другим. На следующей неделе я уеду.

Александр Христофорович вопросительно взглянул на князя.

— В Москву, — пояснил тот. — А потом — в деревню.

— И вы не будете скучать?

— Опомнись, Христофорович! Мне уже девятый десяток. Общество с его собраниями меня уже не занимают. Уж слишком я стар, чтобы серьезно воспринимать этот вздор.

Князь улыбнулся. Граф Александр Христофорович был смущен. Он был еще слишком молод, чтобы понять это: ему от роду было всего только пятьдесят четыре года.

Старый князь вдруг стал серьезным.

— Если не свидимся, — произнес он строгим тоном. — Общество меня уважает, но даже в ложе — я в том уверен — у меня есть тайные недоброжелатели. Мой сын, Петр Андреевич, между нами, еще повеса. Когда пробьет час, ему понадобится поддержка.

— Вы хотите, чтоб я принял его в ложу? — уточнил граф.

— Не сразу, Христофорыч, не сразу. — Старый князь оскалил свои волчьи клыки. — Пускай сначала выступит против света — один против всех.

— А если он не сумеет справиться?

— Сумеет, — уверенно отвечал старый князь. — И только когда он уверенно встанет на ноги, пригласишь.

— А он согласится?

— А это, Христофорыч, не ведомо ни Богу, ни мне.

Когда граф Александр Христофорович откланялся, хозяин дома распорядился подготовить все к грядущему собранию. В последний раз они проводят его здесь. В последний раз руководит Андрей Петрович. Суздальский знал, что после всех его приключений никто не станет терпеть его председателем, ибо ссора с монархом, да и притом такая ссора, бросает тень на репутацию, а председатель должен всегда быть непорочен.

«Какой вздор, — размышлял теперь Андрей Петрович. — Для ложи, как и для петербургского света в целом, важно, чтобы человек всегда оставался в белых перчатках. Даже если он прежде, чем их надеть, душил голыми руками младенцев — это не имеет значения: репутация делает из человека божество. Не благие дела, не подвиги, не добродетели — репутация».

Но нет ничего общего у чести и репутации.

Разве Андрей Петрович с репутацией своей утратил честь? Разве он расплескал свое достоинство, как растерял уважение былых товарищей? Отнюдь. В одиночестве или в обществе — человек чести всегда останется человеком чести. Больше того, ради чести он пожертвует своим именем, своей репутацией — как жертвует теперь Петр Андреевич.

«Глупый мальчишка, — с досадой подумал Суздальский. — Стремится догнать англичан и убить одного из них ради чести Анастасии. Вздор, да и только. Хотя кто сказал, что все ради чести? Как говорят мудрецы, у каждого из нас всегда есть два мотива: один — настоящий и второй — тот, что выглядит красиво. Как бы ни выглядело стремление Петра Андреевича восстановить справедливость, правда заключается в другом: он любит княжну Анастасию. И теперь, после того как Ричард предал ее, он жаждет его покарать за это. Он последует за своим обидчиком хоть на край света, но не оставит его, пока не выпьет до дна пьянящий кубок с ядовитым нектаром, что зовется местью.