— Ладно. Только ты на эти свои источники не очень-то рассчитывай. Думаешь, тебя не трогают, потому что испугались твоей московской крыши? Ни фига! Тебя, скорее всего, просто используют. Ни один «источник» в этом городе не станет с тобой разговаривать просто так, по собственному желанию. Если он тебе про меня и Малинина правду сказал, значит, для наживки, а все остальное, что от него услышал, лучше сразу забудь. — Рыбалко разлил по бокалам остатки коньяка и спрятал пустую бутылку под стол. — Хочешь, я тебе честно скажу, что я об этом твоем расследовании думаю? Я думаю, если Вовка на самом верху было решено убрать, то только там и знают, кто это сделал. Ты тут ходишь, что-то ищешь, с кем-то разговариваешь, даже что-то там находишь, узнаешь, но только ОНИ решают, что тебе можно найти и узнать. Если ТАМ решат, и улики у тебя будут, и мотивы, и возможности — полный набор для обвинения, только ты никогда не сможешь успокоиться, потому что не узнаешь: это все твои личные достижения, или тебя за ручку привели и твоими руками сфабриковали дело против стрелочника. Да, может, это, в натуре, несчастный случай! Но было решено, что неплохо бы кое-кого подставить — повод подходящий. Берут и Игорю намекают, что Олега, короче… Да, блин! Можно было и не намекать даже.
— По-моему, ты сам себе голову морочишь, — сказал Денис. — Такое навыдумывал! Коллективный сверхразум… Что, если начхал кто-то на твое всесильное политбюро? Просто начхал. Был у него зуб на Олега, и он Олега убил. Что тогда?
— Тогда я ему не завидую, хоть в это и не верю. И тебе заодно не завидую. Твоими руками, скорее всего, кого-нибудь показательно и прикончат, — Рыбалко покосился на опустевшие бокалы и полез в стол за новой бутылкой. — Так что или давай сотрудничать, и тогда, если что, чем смогу — помогу, или лучше уезжай домой.
— Домой я пока не собираюсь, — Денис решительно перевернул свой бокал вверх дном. Пока Рыбалко занимался сотрясением воздуха, его посетила одна замечательная идея: о пропавшем ноутбуке надо в режиме «строжайшей секретности» сообщить абсолютно всем заинтересованным сторонам и посмотреть, что будет.
Он порывисто закурил, изображая всем своим видом нравственные колебания, душевные метания и прочие чувства, которым надлежало его одолевать, и, наконец «решившись», выдал:
— Я последние два дня с ног сбился — искал ноутбук Олега. За час до смерти он у него был, а среди вещей на месте аварии вроде бы не было.
— Так, так, так! — расплылся в довольной ухмылке охранник, сам, похоже, не веря своему счастью. — Ну?
— Может, в этом ноутбуке ничего, кроме порнографических картинок, и нет, а может… Короче говоря, кто Олега убил, тот, по моему мнению, ноутбук и попер. И теперь, возможно, владеет такой информацией, которая очень многим не понравится.
— Слушай!.. — Рыбалко повертел в руках бутылку. Глаза его горели, было видно, что его распирает свежая идея, но он никак не может решить, как отнесется к ней Денис. — Вот что! Я совершенную туфту Малинину гнать не могу, но если все правдоподобно… Ты же сам можешь заблуждаться, так? Короче, по отдельной таксе… В общем, имей в виду!
Не премину уж, хмыкнул про себя Денис. Теперь надо как-то уведомить о ноутбуке губернатора, Рахаева, Пасечника, на всякий случай еще раз ментов (вдруг Малинин с коллегами не поделится). А потом понаблюдать, как они перегрызутся. А они просто обязаны перегрызться — каждый решит, что компромат в ноутбуке именно на него. А провозглашенной Рыбалко монолитности нет и быть не может. Чушь все это. Когда на таких друзей-товарищей надвигается реальная задница, каждый уносит ноги самостоятельно.
Покончив с бесперспективным опросом жильцов, Николай вернулся на стоянку и закурил, положив локти на крышу машины, стряхивая пепел прямо в ложбинку для стока воды.
Место для того, чтобы испортить мотоцикл, подходило идеально.
Обшарпанная многоподъездная девятиэтажка, в которой жила Жанна, стояла на уступе, на краю микрорайона Широкий. С ее тыльной стороны сразу начинался крутой спуск, внизу, в полусотне метров, достраивался новый фешенебельный дом, расширявшийся на манер средневековой сторожевой башни кверху, с пентхаусом, остекленным по всему периметру, и солярием на крыше — источник социальной напряженности, окрестил его Николай, увидев впервые эту картину. Подъезды девятиэтажки, каждый с высоким крыльцом и мусорными баками рядом с ним, упирались в отвесный глинистый склон, прорезанный шаткими металлическими лестницами. Двор находился на уровне третьего этажа.
Проехать на стоянку можно было только вдоль фасада, а не просматривалась она практически ниоткуда: ни снизу со стройки, ни сверху со двора — для этого нужно было подойти к самому краю обрыва, — ни из окон: она примыкала к глухой торцевой стене. Но больше оставить мотоцикл было негде, разве что прислонить к мусорнику: проезд перед домом был таким узким, что пара легковушек не разминется, одной придется въезжать на бордюр.