Уйди скорей и не спеши обратно

Данглар давно изучил лицо Адамберга и знал, что оно могло меняться с бесцветного и тусклого, как остывший очаг, на горящее и пылкое. И тогда под его смуглой кожей словно разливался какой-то загадочный огонь. Данглар знал, что в такие напряженные минуты никакие отговорки и предостережения не помогут, а всякий здравый смысл разобьется в прах. Поэтому он приберегал логику до лучших времен. Вместе с тем в такие минуты с Дангларом происходило что-то необычное – необъяснимая уверенность Адамберга заражала его, он на время забывал о логике, и это приносило ему какое-то странное облегчение. И тогда он слушал коллегу, почти не возражая, против собственной воли увлеченный его мыслями. Обычно Адамберг говорил так медленно, что Данглара это начинало раздражать, теперь же этот тихий неторопливый голос, его мягкость и монотонность окутывали и влекли за собой. И он часто убеждался в том, что туманные рассуждения Адамберга оказывались правдой.

Поэтому сейчас Данглар беспрекословно надел куртку и позволил Адамбергу увести себя на улицу, где тот поведал ему рассказ старого Дюкуэдика.

Незадолго до шести часов оба прибыли на площадь Эдгар-Кине и приготовились слушать вечерние новости. Адамберг сначала прошелся по перекрестку, осматриваясь и привыкая к месту действия, нашел глазами дом Дюкуэдика, синюю урну на платане, спортивный магазин, в окне которого можно было разглядеть торопившегося Ле Герна, а напротив – кафе-ресторан «Викинг», куда Данглар устремился сразу, чтобы не выходить оттуда весь вечер. Адамберг стукнул ему в окошко, предупреждая о приходе Ле Герна. Он знал, что если он послушает объявления, это ничего не даст. Но ему хотелось самому видеть место, где их читают.

Голос бретонца удивил его, громкий и полнозвучный, он, казалось, без всяких усилий долетал до дальнего конца площади. Собрать такую толпу ему наверняка удается во многом благодаря голосу, подумал Адамберг.

– Один, – начал Жосс, от которого не укрылось присутствие комиссара. – Продаю оборудование для пчеловодства и два пчелиных роя. Два: хлорофилл вырабатывается сам по себе, а деревья и не думают этим кичиться. Пусть для хвастунов это послужит примером.

Адамберг оторопел. Он не понял второго объявления, но публику, похоже, оно совсем не смутило, никто не смеялся, и все ждали продолжения. Видимо, здесь к такому привыкли. Как и в любом деле, чтобы тебя послушали, главное увлечь зрителей.

– Три, – невозмутимо продолжал Жосс. – Ищу родственную душу, по возможности привлекательной внешности, если нет – тем хуже. Четыре: Элен, я все еще жду тебя. Я больше никогда не подниму на тебя руку, отчаявшийся Бернар. Пять: сукин сын, который сломал мне звонок, ты об этом пожалеешь. Шесть: продаю мотоцикл «Ямаха» 750 FZX 92, пробег 39000 км, покрышки и тормоза новые, полный техосмотр. Семь: что мы такое, да что же мы такое на самом деле? Восемь: выполняю мелкую портновскую работу, качество гарантировано. Девять: если когда-нибудь придется переехать на Марс, отправляйтесь без меня. Десять: продаю пять ящиков французской стручковой фасоли. Одиннадцать: клонировать человека? По-моему, на этой Земле и без того дураков хватает. Двенадцать…

Адамберга начала убаюкивать монотонная речь бретонца. Он рассматривал людей, одни что-то записывали на клочке бумаги, другие слушали не шевелясь, держа авоськи в руках, эти, казалось, просто пришли отдохнуть после долгого дня в конторе. Поглядев на небо, Ле Герн рассказал о погоде на завтра и перешел к морскому метеопрогнозу, к вечеру ожидалось усиление западного ветра с трех до пяти метров в секунду, и, видимо, это всех устраивало. Затем опять пошли объявления, как практического, так и философского содержания, и Адамберг очнулся, заметив, что Дюкуэдик насторожился после номера шестнадцать.

– Семнадцать, – читал Жосс. – Значит, это бедствие рядом, оно существует, и его присутствие есть плод творения, ибо не создается ничего нового и не существует ничего, что уже не было бы создано.