Уик-энд на берегу океана

В наступившей тишине слышны были только громкие глотки Пино. Он, Пино, глотал грог и думал, что подливать кипяток в спиртные напитки – чисто бабская выдумка. Если бы спросили его, Пино, что, мол, ему больше по вкусу, он куда охотнее выпил бы виски в чистом виде. Александр прекрасный малый, ничего не скажешь, и парень здоровяк, а по части напитков вкусы у него тоже бабьи.

– А как поживает твой красавец доктор? – спросил Майа у Дьери. – Как он?

Никто не отозвался.

– Он умер.

– Кто?

– Верно, ведь тебя здесь не было, – сказал Пьерсон.

– Умер?

– Его убили. Из семидесятисемимиллиметровки.

– Где?

– В его комнате в санатории. Он жил в дальнем крыле, под самой крышей. Только к вечеру спохватились. Убит в своей постели.

– Убит! – проговорил Майа.

Чиркнула спичка, ночную мглу на секунду прорезал яркий огонек, и Майа успел разглядеть Пьерсона, который раскуривал потихоньку свою трубочку и аккуратно уминал табак концом карандаша.

– Вы еще не все знаете, – сказал Пьерсон, – а я вечером узнал от санитара подробности.

Александр круто повернулся к нему:

– Какие? Что тебе еще известно? Что ты еще нам собираешься рассказать? Вот уж действительно повсюду сует нос, вот уж чертов поп!

– Если угодно, я вообще могу ничего не рассказывать, – сказал Пьерсон.

И по его тону Майа догадался, что на этот раз Пьерсон обиделся на Александра.

– Да нет, – сказал он, подражая басовитому голосу Александра, – рассказывай, черт тебя побери, ну, рассказывай же!

Пьерсон снова помешал концом карандаша в своей трубочке.

– Ну, ладно, – сказал он, но по голосу его чувствовалось, что реплика Александра его сбила. – Говорят, что Сирилли был у себя в комнате не один. С ним была медицинская сестра. Их убили, когда они лежали в объятиях друг друга, причем не очень-то одетые.

Так как никакого отклика со стороны слушателей не последовало, Пьерсон заключил:

– Все-таки для семьи неприятно!

– Плевать нам на семьи, аббат! – яростно сказал Майа.

Наступило молчание, и Пьерсон поднялся с земли.

– Решительно, я нынче вечером не пользуюсь успехом.

Он круто повернулся.

– Пойду пройдусь перед сном.

Пробираясь между Александром и Майа, он кротким своим голоском бросил извинение и исчез во мраке. Они сидели молча, прислушиваясь к его удаляющимся шагам.

– Ты его обидел, – сказал Александр.

– А ты?

– Верно, и я тоже, а ты еще подбавил.

Но Майа даже не улыбнулся словам Александра.

– Э, черт! – сказал он, – Это в нем стародевическое нутро заговорило…

– Ну ладно, хватит.

– Для него это только пикантная история.

– С избытком хватит, – повторил Александр.

Майа замолчал. Дьери пошевелился в своем уголке.

– Давайте ложиться,

– Давайте, – сказал Александр. – Как я ни люблю слушать ваши рассказы, но сегодня через край хватили.

И он с размаху ударил Пино по плечу,

– Идем спать, а, Пиноккио?

– Не люблю, когда мою фамилию коверкают, – надменным тоном сказал Пино.

– Здрасьте пожалуйста! – сказал Александр. – Теперь уж и меня крыть начали.

Он воздел к небу руки.

– Но с чего это, дьявол, вас нынче разобрало!

– Ложимся? – сказал Дьери.

– Ложись и пропади пропадом. Надеюсь, моей помощи тебе не требуется? Или прикажешь постельку постелить?

– Да не психуй ты, – миролюбиво сказал Дьери.

– Черт! – выругался Александр. – Это я-то психую… Я психую?

– Во всяком случае, орешь как резаный.

– Я ору, я?

– Да нет, – сказал Майа, оборачиваясь к Дьери. – Ты же слышишь, он еле шепчет.

Все рассмеялись, и Майа присоединился к общему хохоту. Но, даже смеясь, он чувствовал, что какая-то часть его души безнадежно печальна.

Когда Дьери поднялся, его забинтованная рука выступила белым пятном. Все поднялись вслед за ним.

– Пойду пошатаюсь, – сказал Майа, – что-то спать неохота.

– Только смотри, будь осторожнее, когда вернешься, – сказал Александр. – Пино мы положим на пол в фургоне между двумя нижними койками. Будь осторожен, не наступи ему на голову.

– Да, – сказал Пино, – уж лучше промахнись.

* * *