Уильям Шекспир. Человек на фоне культуры и литературы

Сцена за сценой Шекспир развенчивает представление о непреодолимой бездне между двумя семействами: власть небесная (в лице Лоренцо) и земная (герцог), голос просвещенного разума (тоже Лоренцо) и глас народа (слуги, Кормилица), и даже сами старейшины кланов жаждут прекращения войны и готовы одобрить и благословить союз двух влюбленных. Почему же раздор не прекращается, а продолжает собирать свою кровавую жатву на улицах Вероны? Может быть, молодое поколение враждующих семей горит желанием продолжать противостояние? Однако самому Ромео не до сражений, он вечно занят сердечными заботами; его друг и родственник Бенволио, миротворец и резонер, лишен агрессии и постоянно пытается удержать драчунов от стычек[224].

Парис, чье имя красноречиво свидетельствует о куртуазной природе его образа – «красавчик», «лучший цветок в цветнике Вероны», «книга без обложки», – как и Ромео, не интересуется вопросами междоусобицы и лишь поддакивает потенциальному тестю по поводу примирения с Монтекки: «Достоинствами вы равны друг другу, / И жаль, что ваш раздор так долго длится» (примечательно, что Парис дистанцируется от ссоры, называя его «вашей», хотя в пьесе фигурирует как родственник Капулетти).

Меркуцио и Тибальт, зачинщики и жертвы кульминационной уличной стычки, не отличаются миролюбием, однако они представляют не столько враждующие дома (Меркуцио вообще родственник герцога), сколько самих себя, то есть определенный типаж, характерный и для других произведений Шекспира. Меркуцио – шут, зубоскал, циник и гедонист, глумящийся над романтическими чувствами Ромео и воспевающий фею иллюзий – царицу Маб. Он являет собой характерный тип трикстера – зачинщика любых раздоров, противника скуки и однообразия. Тибальт – другая вариация того же амплуа, это задира, дуэлянт, бретёр, «огненный» холерик. Он самый рьяный защитник чести Капулетти, однако правда в том, что ему безразлично, за что сражаться и кого задирать на улицах Вероны. Если Меркуцио – дух карнавала, дружеской пирушки, розыгрыша, то Тибальт – «кошачий бог», задира, Марс и Эрида в одном лице, воплощение немотивированной агрессии. При этом оба они лишь рядовые, расходный материал в этой войне, но не ее стратеги и полководцы – они лишь подчиняются многолетней инерции вражды, которой ничего не могут противопоставить.

Что же мешает влюбленным соединиться в счастливом союзе, если все препятствия оказываются преодолимыми и иллюзорными? Их любовь родилась из противостояния и подпитывалась ненавистью, она сладка именно потому, что была запретным плодом, не случайно сцена признания в любви и «сговора» происходит именно в саду. Подобно библейским прародителям, Ромео и Джульетта не могут устоять перед соблазном, который угрожает смертью, но и обещает мучительное блаженство. Как Адам и Ева, вкусившие запретный плод и впустившие в Эдем смерть, шекспировские герои после свидания в саду начинают свое движение к неотвратимой гибели. Препятствия, разделяющие их, приводят к смерти самих героев, но отсутствие препятствий погубило бы их любовь. Шекспиру в его полные тридцать лет было уже известно, что от любви не умирают[225], однако его зрители предпочитают на сцене видеть не правду жизни, а поэзию вымысла, поэтому Шекспир добавляет в сюжет колоритные детали, в конечном счете формирующие рисунок судьбы героев, – эпидемию чумы, опоздавшее письмо, яд старого аптекаря, сонный напиток, и позволяет двум влюбленным сгореть в пламени своей невыносимой, несовместимой с жизнью страсти. Не приходится сомневаться, что зрители по достоинству оценили такой накал страстей и нагромождение роковых событий.

Через десять лет Шекспир вернется к сюжету об испепеляющей любви и позволит своим героям пройти за черту, за которую Ромео и Джульетта едва шагнули. Дездемона и Отелло, Антоний и Клеопатра – герои еще двух трагедий, фабула которых вращается вокруг любовных отношений – не похожи на юных веронцев, не способных вынести и дня в разлуке. Римский трибун и царица Египта вообще имели богатый опыт взаимоотношений за плечами – оба уже не по разу состояли в браке; да и Отелло не похож на торопливого, неопытного юнца, готового вручить сердце первой же красавице, встреченной на жизненном пути. Но и этих героев не спасли от гибели ни опыт, ни возраст, ни жизненная мудрость: в шекспировской трактовке любовь – всегда неизлечимая и смертельная болезнь. Однако в зрелых трагедиях Шекспира она всегда «осложнена» дополнительными обстоятельствами, персонажи всегда вовлечены в какие-то еще конфликты – с обществом, государством, друг другом, самими собой. И лишь «Ромео и Джульетта» – история страсти, и только; дружба, конфликт поколений, поиск себя – все это отходит для героев на второй план или вовсе отсутствует в пьесе.